Схватка за Родос
Шрифт:
Филельфуса аж холодный пот прошиб. Нет, он ни на секунду не поддался искушению совершить черную измену ради столь многих благ — но черт возьми, сколь сладостно поет эта албанская сирена!!! И сколь много горькой правды в его словах!..
Воцарилась тишина. Филельфус потер горло, словно его душило.
— Налей мне полстакана, — наконец сухо приказал он.
Албанец подчинился, протянул рыцарю налитую настойку. Итальянец взял ее, недобро усмехнувшись, и выпил половину. Затем нарочно неловким движением поставил на стол и, опрокинув, пролил. Чертыхнулся,
"Пьян достаточно", — с удовольствием отметил предатель. Итальянец же приготовился к исполнению финала разыгрываемой пьесы.
— Твои слова о куче всякого воздаяния, конечно, хороши — но слова есть слова, сотрясение воздуха, не более того…
— Тебе нужно подтверждение?
— Разумеется. И полагаю наверняка, что оно у тебя имеется. Слишком великое дело, чтоб отправлять голословного порученца.
— Хозяин, я всегда восхищался твоим умом. Чтоб ты не сомневался во всех милостях великого падишаха, что я наобещал тебе, вот тебе бумага с печатью Мизака. Конечно, всего тут не перечислено, однако гарантия твердая, читай сам. — И албанец ловко невесть откуда извлек тонюсенький листочек с визиревой печатью. — Ты разумеешь по-турецки, думаю, толмач тебе не нужен…
Филельфус взял документ — ну вот, что и требовалось доказать. Теперь не отопрется. Итальянец встал; албанец последовал его примеру.
— Я оставлю его, — сказал рыцарь, но собеседник отрицательно покачал головой:
— Не могу оставить его тебе — сейчас, по крайней мере. Я слишком многим рискую в этом случае. Выйду от тебя и спрячу!
К удивлению ренегата, секретарь спокойно отдал ему компрометирующий документ со словами:
— Ты по-своему прав.
— Что решаешь, хозяин?
— Тут долго думать негоже — я уже все решил…
— О! Мы сотворим великое дело!
— Не сомневаюсь. Плесни-ка мне еще — обмоем его, это наше дело…
Албанец радостно взял кувшин в одну руку и стакан в другую. Этот миг нельзя было упустить, а Филельфус не зря до этого уже просил налить ему настойку — продумывал нападение. Вот теперь он схватил лавку и мощным ударом обрушил ее на врага.
Албанец упал, кувшин со стаканом разлетелись вдребезги, настойка разлилась по каменному полу "обержа". Филельфус львом набросился на албанца и начал душить, а тот, отчаянно извиваясь, пытался оторвать руки итальянца от своего горла, что не давало ему пока возможности вытащить кинжал. Правда, то же не мог сделать и рыцарь, хотя в его планы отнюдь не входило убивать предателя. Нет, он нужен был живым, за него надо было как следует взяться, он мог быть только кончиком целого клубка!..
Двое мужчин дрались отчаянно, катались по полу. Албанец пытался выдавить противнику глаза, а Филельфус, чернильная душа, сразу почувствовал, что долго ему против оруженосца, пожалуй, не протянуть: "Может, не так он повел себя?.. Но теперь думать и жалеть поздно. По крайней мере, может, найдут его мертвым, догадаются, кто убил? Или негодяй выйдет сухим из воды?"
Дело, однако же, обернулось в пользу иоаннитов: трое итальянских рыцарей зашли в казавшийся пустынным "оберж"
— Ради всего святого, взять живым!
Вовремя подсказал — крутившийся в руках троих рыцарей албанец уже извлек кинжал и, сумев ранить одного из них, в безнадежном положении уже был готов обратить оружие против себя. Кинжал отобрали, самого бросили на пол и быстро связали.
— Как он осмелился поднять на тебя руку, достопочтенный Филельфус? Ведь не было у тебя человека более верного!
— Братья, султану он, как оказалось, служил вернее… Сейчас дайте немного отдышаться и помогите мне доставить предателя к магистру… Видите где-нибудь бумажку такую тоненькую, с печатью?
— Да, вот она! — Один из рыцарей с готовностью поднял ее и протянул Филельфусу.
— Хвала Господу…
Шатаясь, секретарь встал и сделал несколько неверных шагов.
— Ты не ранен? — участливо спросил его один из соотечественников.
Филельфус улыбнулся, ответил тепло, что было для него нехарактерно:
— Нет. Просто годы — да, они уходят, унося наши силы и ловкость. Хоть бы ум оставили, остальное уж — Бог с ним… Пойдемте скорее!
— Подожди, пусть один из нас сначала сбегает, разузнает, где магистр — тогда и пойдем все вместе…
Д’Обюссон обнаружился инспектирующим оверньский бастион. Услышав о необычном происшествии, он велел всем прийти к нему во дворец, и сам направился туда, отправив посыльных за своими приближенными — "столпами", кого удастся разыскать, кастелланом и Каурсэном. Итальянцы из "обержа" опередили всех; Филельфус, пользуясь тем, что прочих высоких чинов пока нет, обратился к магистру в своей ехидной манере, по-турецки:
— Позволь мне, зятю великого падишаха, льву ислама, правителю Родоса, большому анатолийскому бею, светочу знания скромно приветствовать тебя, брат великий магистр, и пригласить на велеречивую беседу!
Магистр устало ответил на том же наречии:
— Филельфус, сейчас разве до шуток? Что стряслось, и к чему эти странные, я бы даже сказал, невероятные титулы и званья? Как это понимать? Монах — и зять султана, христианин — и лев ислама, мой секретарь — и правитель Родоса, не говоря о прочем?
— Это мне все обещается Мизаком от имени Мехмеда, если я убью тебя и отворю ворота Родоса. Вот и документ с печатью, так что все без обмана!
Магистр взял бумагу, быстро прочел ее, сухо спросил уже на латыни:
— Так что все это значит?
— Значит, что мой албанский оруженосец, сарджент нашего ордена, — нечестивый подсыл. Почему-то они с Мизаком решили сделать из меня Иуду… Но ума не хватило… Вот говорят — простота хуже воровства. И воистину… — Рыцарь не мог больше говорить, что и объяснил жестом.
— Да ты чуть жив. Присядь, верное сердце, сейчас придут "столпы", все при них по порядку расскажешь, и приступим к допросу. Славную ты рыбу выудил, брат секретарь!
— Главное… не пережарить ее… чтобы и остальных сдала!..