Швейцарский Робинзон
Шрифт:
Встали с восходом солнца и, бодрые и веселые, принялись снимать шкуры с животных. На это ушло несколько часов. Звериные туши остались лежать на месте. Незамедлительно, откуда ни возьмись, налетели птицы. Солнце грело довольно сильно, запахло гнилым, зловоние исходило от наших устриц на берегу. Оставив все как есть, мы поспешили домой.
Жак посчитал, что шкура льва отлично заменяет пальто, и набросил ее себе на голову и плечи. Братья смеялись и называли его Геркулесом. [78]
78
Убийство страшного немейского льва было первым подвигом древнегреческого героя Геракла (Геркулес — римский эквивалент греческого имени).
Еще он не захотел плыть в каяке, уверяя, что от двухлопастного весла у него болят руки, а от ударов кабана саднят раны. Жак и Эрнст сели ко мне в лодку, где благодаря парусу можно было плыть, не прибегая к особым физическим усилиям.
Фриц поместил в каяк провиант и всем своим видом дал понять, что предпочитает плавание в одиночестве.
Мы тоже загрузили лодку охотничьей добычей, подняли якорь и покинули Жемчужную бухту. Двигались в направлении к рифу, к уже упомянутому проходу, соединявшему бухту с открытым океаном. Мы потратили почти два часа, чтобы выйти в океан, и это произошло из-за Фрица. Он причалил к нам и передал мне письмо, якобы полученное с утренней почтой, когда я еще спал.
Я не особенно удивился, так как привык к «почтовым» шуткам ребят и розыгрышам. Однако все же спустился в «каюту», чтобы изучить содержание послания. Конечно, голова моего сына была забита мыслями о несчастной англичанке, о необходимости помочь ей. Чтобы отговорить парня от авантюрных планов, я покинул «каюту», но дать доброе напутствие Фрицу не удалось — он был уже далеко и греб в противоположном нашему курсу направлении. Я взял рупор и прокричал ему вслед: «Доброго пути, Фриц, будь осторожен и поскорее возвращайся!» Но он, кажется, не слышал моих слов, поскольку не отозвался и скоро скрылся за предгорьем, которое, находясь напротив мыса с аркой, служило границей для прекрасного Жемчужного залива. Я предложил назвать этот выступ мысом Прощания.
Фрица решили не ждать, чтобы не волновать матушку поздним возвращением; курс взяли на восток и к вечеру благополучно прибыли в бухту Спасения. Матушка радовалась нашему прибытию, но опечалилась отсутствием Фрица. Франц горевал из-за гибели славной Билли. Но свиные окорока и львиные шкуры смягчили боль утраты.
На следующее утро я сам отвез шкуры животных в дубильню на Акульем острове. Там заложил их в кислый раствор на протравливание. Захотелось сохранить на шкурах ворс и изготовить из них мягкую пушнину. Миновало пять дней со дня отъезда Фрица, он не появлялся и не посылал вестей. Мы обеспокоились. Наконец я не выдержал и предложил ехать ему навстречу — во всяком случае до Жемчужного залива, куда Фриц, по всей вероятности, уже прибыл. Мой план одобрили, даже матушка решилась ехать с нами. Она всех поторапливала. Я принялся готовить пинасу к отплытию. Без промедления приступили к делу: мы положили судно на бок, начисто оскоблили и проконопатили днище, кое-что подправили на киле. Двое из братьев были моими подручными, а третий помогал матушке, которой предстояло со многим управиться: привести в порядок паруса, изготовить большие и маленькие мешки, собрать провиант. Через несколько дней все было готово к отплытию, к тому же и погода установилась хорошая. Вот мы и отправились ранним утром в путь под крики «ура!» и радостный лай собак. Свежий ветерок подхватил нас и понес из тихой бухты Скального дома в открытое море. Не успели мы оглянуться, как были уже почти на месте; убрали парус и повернули вправо в сторону суши. Более крупное судно могло пройти здесь с большой осторожностью, мы же вошли в бухту и тихо заскользили по зеркальной глади вод. Скоро нашу лодку окружили игривые дельфины. Вдруг я заметил дикаря в каноэ; [79] он выплыл из-за рифов, понаблюдал за нами, а потом скрылся за прибрежными скалами.
79
Каноэ — легкий, обычно долбленный из цельного ствола дерева челнок американских индейцев; гребут на нем коротким вертикальным веслом, которое держат в руках. Видимо, у автора просто описка, потому что чуть дальше речь идет опять о каяке.
Я испугался, велел зарядить пушки, подготовить к стрельбе ружья и поскорее соорудить из мешков с кукурузными початками заслон, на случай если дикари станут метать стрелы, копья или камни.
Снова появилось каноэ, в нем сидел гребец, он тоже чего-то выжидал. Самым разумным было поднять на судне белый флаг, чтобы дать дикарям знак о наших мирных намерениях. Правда, вскоре появилась еще лодка. Создавалось впечатление, будто сменяющие друг друга разведчики наблюдают за нами и поочередно удаляются для донесения о результатах разведки. Мы подошли ближе к тому месту, где заметили последнего разведчика. Я схватил рупор и прокричал несколько приветствий на малайском языке, позаимствованных из книг о путешествиях. Однако ответа не последовало. Тогда Жак, смеясь, отпустил несколько сочных матросских ругательств. Казалось, они подействовали, так как тотчас появился дикарь с зеленой ветвью в руке. Греб он прямо к нам. Прошло еще несколько минут. И вдруг Жак громко захохотал:
— Ох, да это же Фриц! И чего он дурачится!
И действительно, мы узнали Фрица. Он плыл на своей лодке, украшенной моржовой головой, его лицо и руки были черными, одежда очень странной. Он кланялся, кивал головой, посылал воздушные поцелуи и вел себя, по словам Жака, как сумасшедший.
Скоро мы подняли его и лодку на палубу. Объятиям и приветствиям не было конца. Все даже перепачкались в черную краску, что послужило поводом для новых шуток и прибауток.
— Юноша, как ты выглядишь и что за представление ты устроил! — наконец воскликнул я.
— Все расскажу, — пообещал он, — дайте только срок.
Я отвел его в сторону и быстро спросил:
— Ты достиг цели своей поездки? Говори, не тяни!
— Да, — ответил он, — я очень счастлив, отец.
— Так, а что означает сей маскарад?
Он засмеялся:
— Я принял вас сначала за настоящих малайских морских разбойников и попытался с помощью всяких приемов удержать на расстоянии от того островка, где вы увидели меня в первый раз. А ночью хотел забрать мою подопечную и доставить в Скальный дом.
Разговор наш прервала матушка, которой я рассказал о цели поездки Фрица. Она потребовала от сына прежде всего привести себя в порядок, ей не по нраву было видеть перед собой «мавра». С большим усердием мы чистили и скребли Фрица, пользуясь всеми доступными средствами, пока наконец не увидели перед собой европейского человека, готового удовлетворить наше любопытство.
Но сначала нужно было найти подходящее место и поставить пинасу на якорь — начинался прилив. Фриц настоятельно рекомендовал именно тот маленький островок, на котором он высадил свою спутницу. Я с радостью одобрил это предложение, сердце забилось сильнее, как только представилось, что скоро поздороваюсь с другим существом, попавшим, как и мы, в беду. После стольких лет одиночества! И вдруг… человек! Я взглядом дал понять Фрицу, что согласен. И Фриц сразу развил бурную деятельность: подскочил к мачте, развернул парус, там — подтянул тали, а здесь — что-то ослабил, кричал мне, куда править, и, наконец, соскочил с палубы в каяк, уже снова спущенный на воду.
Он шел впереди, определяя нужное направление, и привел нас к маленькому, романтическому островку в большом Жемчужном заливе, где две узкие полоски земли окаймляли с двух сторон глубокую бухточку, так что судно можно было с помощью каната надежно привязать к ближайшему дереву.
Фриц проворно выпрыгнул из своей лодки и, не оборачиваясь и не сказав ни слова, ринулся в ближний лесок, где под сенью высоких пальм стоял шалаш, построенный почти по готтентотскому [80] способу. Мы, конечно, шагали следом и вскоре увидели перед шалашом очаг из крупного кругляка, посередине которого вместо сковородки или кастрюли лежали красивейшие створки моллюска.
80
Готтентотский шалаш — круглая в плане, легко разбираемая постройка диаметром 3–4 м. Несущие жерди хижины углублялись в ямки, скреплялись горизонтальными планками и покрывались плетеными тростниковыми циновками и шкурами. Низкая (не выше 1 м) дверь прикрывалась циновкой.
Фриц не заметил, что мы пришли с ним почти одновременно. Он шел по лесу и кричал: «О-го-го-го» и «Ау-ау». Когда наконец он обернулся и увидел нас, то сильно покраснел.
Почти сразу же послышался шорох в листве ближайшего дерева — по стволу спускался на землю стройный молодой подросток в матросском одеянии. Увидав нас, он испугался.
А мы? Мы стояли, словно пригвожденные, не смея дышать, не смея верить собственным глазам. Человек! После десяти лет одиночества, и вот — человек! После десяти лет — посланец из далекого большого мира! Ощущение небывалого счастья охватило нас, мы и слова были не в силах вымолвить. Незнакомец в смущении тоже застыл на месте. Фриц горделиво смотрел то на нас, то на своего подопечного, а потом сорвал с головы шляпу, подбросил ее вверх и с ликованием возвестил: