Сибирь 2028. Армагеддон
Шрифт:
После этого я взял лопату наперевес, пристроил фонарь и принялся вглядываться в темноту.
– Ну что, твари, есть желающие? – процедил я. – Подходите, накормлю…
Мог бы не стараться. Претендентов больше не было. Возможно, только трое проникли на охраняемую территорию (первая ласточка), и пока мужчины рыскали вокруг самолета, их подруга блуждала в стороне. Тяжело вздохнув, я обхватил ее за лодыжку и поволок к провалу в грунте, куда уже спустил двоих…
Вернувшись в самолет, я проверил все двери, люки, подогрел воду на примусе и принялся оттираться от грязи. Проглотил еще одну таблетку тетрациклина, запил самогонкой из картофельных очистков, небольшие запасы которой у меня имелись. Зарылся в одеяла, еще хранящие ароматы живой Ады, сунул под подушку пистолет Ярыгина с обоймой на 18 патронов и начал мучиться бессонницей. Сна не было ни в одном глазу! Попытки подружиться с головой тоже результата не приносили. Меня корежило, плющило, тоска съедала заживо. Из обрывков воспоминаний, прыгающих перед глазами, складывалась целая эпоха…
Меня звали Алексей Карнаш. Мне было 23 года, когда 26 июня 2016 года разразилось глобальное несчастье. Прошлое ушло, осталось в далеких закоулках памяти. И с каждым годом отодвигалось еще дальше. Служба в армии, куда я загремел после неудачной попытки получить высшее образование. Год в Забайкальском военном округе, по окончании которого, в отличие от большинства однополчан, у меня не выработалось стойкое отвращение к армии. Два года по контракту в 21-м отряде специального назначения «Тайфун», дислоцированном в Сосновке, под Хабаровском. Наслужился до отвала, вернулся на гражданку в Новосибирск, друг отца предложил работу в службе безопасности торгового центра «Континент». Неплохая зарплата, ипотека, квартира в
Слово «человек» тогда еще не звучало горько. Был отличный солнечный день, последнее воскресенье июня. Новосибирск отмечал очередной День Города. Мэр чего-то вещал с трибуны, установленной на центральной площади Ленина. Пространно говорил про 123-ю годовщину, впечатляющие достижения, про полную перемену облика огромного сибирского мегаполиса. Город действительно смотрелся неплохо. Строительный бум, сияли небоскребы, возводились новые жилые кварталы, строились дороги. Население росло – в то время как по всей стране оно уменьшалось. Шутили – ну, точно, быть столице. В этот день в центре города перекрыли улицы, молодежь шаталась по проезжей части. Выступали музыкальные коллективы (заманили парочку столичных групп), проводились конкурсы, праздничные мероприятия. Лично мне подобные празднества были не интересны. Я припарковал машину недалеко от площади Станиславского, отправился к дому родителей – они жили в современной десятиэтажной высотке. Меня ждали, я звонил за несколько минут до этого – мама что-то готовила, отец путался у нее под ногами. К своему стыду, я навещал их не так уж часто, все дни были расписаны. Было четыре пополудни, я пересекал детскую площадку… Земля подпрыгнула так, словно рядом ахнула атомная бомба! Ужасный гул, закладывающий уши. Как в бреду, контуженный, я метался между детскими грибками, тупо смотрел, как дом моих родителей проваливается в никуда! Практически все десять этажей ушли под землю, а они проживали на втором! Осталась лишь невнятная горка из развалившихся конструкций. Трещины бежали по земле, я помнил, как перепрыгнул через одну из них, а парень, бегущий рядом, не успел – и вопль его звучал довольно долго… По широкой улице Титова метались люди, падали дома, рассыпались, будто картонные. Старые здания складывались внутрь, новые валились плашмя, еще парочка осела в грунт. Это было дико, словно не в этой жизни… Мощные толчки следовали один за другим. Рушились старые «сталинские» здания, опоясывающие площадь Станиславского, вздыбливалась земля, проезжая часть. Валились, как подкошенные, деревья и столбы с рекламными щитами. Искрили провода. Переворачивались машины, кричали под развалинами раздавленные люди. Я увернулся от летящих по воздуху качелей, рухнул в яму, оставшуюся после того, как из нее вырвало тополь. Когда очнулся, толчки затухали, город лежал в руинах. Мой старенький «Ниссан» расплющился под мебельным фургоном. Пыль стояла столбом. Стонали раненые. Пошатываясь, я добрел до того, что осталось от родительского дома, рухнул на обломки, ползал по ним, плакал, ворочал какие-то хлипкие конструкции. Вероятно, меня оттащили – поскольку конструкции обрушились, а я все еще был жив. Мысль подбросила – Маринка! Она осталась дома. Но я находился на левом берегу Оби, а она осталась на правом, в квартире у вокзала! Сотовая связь приказала долго жить – как и вся инфраструктура. Я бросился на площадь Станиславского, свернул на улицу с таким же названием, ведущую к выезду на Димитровский мост. Повсюду громоздились развалины, хрипели искалеченные люди. Густая пыль висела в воздухе. Возможно, я бы смог найти исправную машину, но проезжая часть перестала существовать! Все восемь полос улицы Станиславского оказались завалены обломками рухнувших зданий. Эта улица в связи с праздником была перекрыта, по ней гуляли люди. То, что я увидел, не помещалось в голове. Хаос, обломки, разошедшийся асфальт. Повсюду трупы – в основном молодежь. Раненые, искалеченные, лужи крови, оторванные конечности. Метались уцелевшие, обезумев от страха, не зная, куда бежать. Я мчался вниз по улице, перепрыгивая через препятствия – у меня была хорошая физическая подготовка (да, собственно, и осталась). Со мной бежали другие люди, и в районе площади Труда таких, как я, набралась большая группа. Мы перебирались через рухнувший путепровод. В момент удара по нему проходил товарный поезд, и теперь все окрестности площади были завалены перевернутыми вагонами. Мы бежали дальше – через площадь Энергетиков, где рухнул крытый мост пешеходного перехода, мимо дымящихся развалин гигантской ТЭЦ-5, горящего автосалона. За спиной кричали люди – они запутались в обрывках проводов и вмиг обуглились под высоким напряжением. Дамба моста казалась относительно целой. Горели торговые центры, которых понастроили там выше всякой меры. Я задыхался – трудно бежать километр за километром по пересеченной местности. Часть пути удалось проехать на машине – от силы метров восемьсот. Потом опять всем счастливчикам пришлось спешиваться. Димитровский мост стоял – изрядно покосившийся, но стоял! А за ним, на правом берегу, над центром города висело черное облако из дыма и пыли! Куда-то пропали все небоскребы, возведенные за последнее десятилетие, просматривались лишь руины, над многими из них уже вставало зарево пожаров. Взрывались автозаправки, газораспределительные станции. Мостовые конструкции трещали, ходили ходуном, с них сыпались в воду бетонные элементы. Я бежал в толпе себе подобных и молил Бога, чтобы добежать. Бога не было – я точно убедился, но лично я через мост перебежал. Помню толчок, дрожь прошла по изувеченному дорожному полотну, кричали охваченные страхом люди. Я катился, обрастая шишками и синяками, а когда поднялся, взору предстало незабываемое зрелище. Громадный Димитровский мост (один из трех автомобильных мостов через Обь) переломился примерно посередине, его фрагменты обрушивались в реку, сыпались, как горох, люди, не успевшие его перебежать, легковые машины, неуклюжий троллейбус…
Я плохо помнил, как карабкался на насыпь над заваленным тоннелем, куда-то брел – мимо остова гостиницы «Сибирь», горки кирпичей, оставшейся от знаменитого театра «Красный факел». Снова трупы, дезориентированные люди. Никаких спасателей, никаких карет «скорой помощи»… Над привокзальной площадью висел густой смог. Вокзал «Новосибирск-Главный» горел, как промасленная ветошь. Высотная гостиница, благополучно стоявшая с 1973 года, рухнула на пятиэтажку, в которой я жил с Маринкой в небольшой двухкомнатной квартире… И вновь я ползал по обломкам, глотая слезы, не верил, что это со мной, здесь и сейчас. Вокруг меня копошились уцелевшие горожане, но я никого не замечал. Тупо сидел на обломках, таращась в одну точку. Разбирать завалы было некому, да и нечем. Помощь не пришла. Огромный город, раскинувшийся по берегам Оби, был полностью разрушен. Кто-то горько пошутил в эти часы, мол, единственный положительный момент в случившемся – теряет смысл вопрос: где взять деньги и чем платить за ипотеку?
Временами разражались афтершоки, и падало все, что еще не упало. Потом вроде стихло. Но на этом катаклизм не закончился. От удара подземной стихии раскололась дамба плотины Новосибирской ГЭС, и воды Обского водохранилища двинулись на город! Не сказать, что они достигли его в одночасье и затопили всё, но радости событие не добавило. Правобережная часть несколько дней напоминала Венецию, потом все прошло. Никто не смог бы аргументированно объяснить, куда подевалась вода – судя по всему, в результате катаклизма верхние слои земной коры стали своеобразной губкой за счет образовавшихся провалов и полостей, в них и канули воды Обского моря, оставив после себя гнилостную вонь. И с руслом великой сибирской реки стали твориться чудеса. А на третий день Западно-Сибирскую равнину затянуло дымом и завалило вулканическим пеплом. Атмосфера насытилась этой гадостью, и дым воцарился над землей на многие годы…
Многие впоследствии задавались вопросом: что произошло? В какой степени пострадала планета? Судя по отсутствию спасателей и молчанию эфира, накрыло ВСЁ. Природа сделала то, что не смогли сделать политики и разогнавшийся технический прогресс. Причем Сибири еще повезло. Связи не осталось НИКАКОЙ. Ни сотовой, ни проводной, ни Интернета. Я смутно помнил, как после памятного «Дня Города» я и несколько десятков выживших ютились в уцелевшем помещении Дворца культуры железнодорожников. Там имелся кружок радиолюбителей. Какой-то умелец всеми днями крутил ручку настройки допотопного приемника, слал в эфир позывные, выстукивал «точки-тире». Временами нарывался на сигналы SOS,
Трудно сказать, сколько выжило людей. По моим представлениям, каждый шестой или седьмой. Множество раненых, искалеченных – большинство из них гибло, не получив квалифицированной медицинской помощи. Тысячами умирали слабые пенсионеры, дети. В дыму загибались аллергики. Оставались сильные и выносливые. Государства больше не было, выжившие чиновники самоустранились от дел. Проблем с продуктами пока не возникало – люди тоннами выносили съестное со складов, из многочисленных супер– и гипермаркетов. Уже вспыхивали драки за добычу, перестрелки, поножовщина. Сколачивались банды, бесчинствовали мародеры. Даже законопослушные граждане, чтобы выжить, были вынуждены примыкать к преступным группировкам. Смрадный запах царил на улицах, кишели бактерии, вызывая эпидемии. Трупы не вывозили – некому было этим заняться, – и тела разлагались, служа источниками смертельных болезней. За считаные недели в разрушенном городе воцарились анархия и террор. Уголовники и прочая маргинальная мразь правили бал. Полиции больше не было – полицейские сами сбивались в банды. Прошел слушок, что выживший губернатор Турченко собирает вокруг себя людей, организует что-то вроде коммуны – для тех, кто не потерял надежды жить нормальной жизнью и восстановить хотя бы часть утраченного. Слухи не были лишены оснований. Как, впрочем, и последующие – о том, что хорошо оснащенная банда атаковала позиции людей губернатора на площади Свердлова у здания областного правительства, уничтожила мужчин, разогнала детей, а женщин увела с собой. С тех пор я не припомню, чтобы в центральной части города кто-то пытался наладить мирную жизнь. Несколько раз какие-то умалишенные атаковали развалины ДКЖ, где мы жили с двумя десятками несчастных. У одного из этих недоумков я отобрал АКСУ (явно разгромили отделение полиции), положил троих, остальные откатились, но затишье продлилось недолго. Центр города превращался в бурлящую криминальную клоаку – соперничали банды, лилась кровь, царило насилие. «Перебирайтесь на левый берег, – посоветовал на смертном одре раненный в живот начальник дорожного конструкторского бюро при железной дороге. – Там не было наводнения – левый берег поднят относительно правого – значит, меньше причин для эпидемий. И вряд ли там идет такая дележка территории…»
Дележка, как выяснилось, шла везде. Но умирающий был прав – в «престижном» центре нормальным людям делать было нечего. Нет смысла описывать эту одиссею – как пробирались к реке через смешанную с землей «Нахаловку», плыли на какой-то дырявой лодке. Гибли спутники – от пуль, от лихорадки… Я плохо помнил эти перипетии. Отстреливаясь, убегали от банды, бесчинствующей в Затоне, тонули в разливах нефти… Но отлично помнил пожилого «ботаника» – профессора технического университета, которого уже поставили к стенке, но мы с товарищами опередили, отправив к праотцам пьяных зеков. Он поделился своим видением ситуации: мол, то, что случилось, молодые люди, это, конечно, беспримерно, но всего лишь цветочки. Мы живем не просто в городе-миллионнике, а в городе, напичканном смертельно опасными производствами. За примерами ходить не надо – всемирно известный центр вирусологии «Вектор», завод химических концентратов – с его оружейным плутонием и обогащенным ураном, ядерный реактор в институте ядерной физики Академгородка… Список можно продолжить, расширить и углубить. И вся эта гадость уже выбирается, а то и выбралась на волю, осваивает территории городских кварталов, вступает в реакции. Штаммы зловещих и малоизученных болезней, взаимодействующие с радиацией и прочими продуктами вредных производств – вы знаете, молодые люди, что они могут натворить? Никто не изучал эту тему. Даже один из упомянутых компонентов – причина массовых бедствий, что же произойдет, когда они начнут взаимодействовать? Жуткие эпидемии невиданных болезней, мутации, полная ликвидация всего живого или, наоборот, – возникновение новых извращенных форм жизни… Нужно бежать из этого города как можно дальше, убеждал нас ученый, уж поверьте моей научной интуиции и моему авторитету в ученой среде. Не спорю, на левом берегу Оби немного лучше, чем на правом, концентрация вредных производств там гораздо ниже. Но жить там все равно не стоит – лишь малая толика времени, и зараза накроет весь город… Мы потеряли профессора в беготне по разрушенному городу. Понятия не имею, что с ним случилось. Дорог из города больше не было – они уносились в пропасть, громоздились кряжи, которых раньше не было, все выезды из мегаполиса превращались в ловушки. К востоку от Новосибирска образовалась огромная котловина – в ней теперь плескалось новое море. На западе господствовал какой-то хаос. Люди уходили в неизвестность и не возвращались. Я тоже участвовал в одной из подобных экспедиций.
Нас было два десятка – крепких здоровых мужиков, вооруженных автоматическим оружием. Мы шли на запад, вдоль вздыбленного железнодорожного полотна. Миновали город Обь, дошли до Чика, от которого осталась невнятная горка руин. Мы двигались с черепашьей скоростью, теряя людей. Троих скосила лихорадка, она развилась за считаные часы. Двое провалились в карстовый колодец, двое попали под сель. Нас топтали одичавшие кони, вырвавшиеся из местного племенного завода, атаковали озверевшие собаки, дважды подвергались нападению волков. А когда перед нами встал неодолимый глиняный вал, силы и желание пробиться на запад полностью иссякли. Судьбу не обманешь, да и что нам делать в пустынной Барабинской низменности, даже если туда прорвемся? Играть в пятнашки с быстроногими волками? Возвращаемся в город Обь, – решили мы, – к черту Новосибирск.
Это было правильное решение. В город Обь шли не мы одни. Брали туда не всех, но нас взяли – мы были молодые и крепкие. Уставшие, но не устаревшие, не без юмора прокомментировал офицер Российской армии, производящий отбор беженцев. Власть на территории Оби взяли военные. Местная часть, пострадавшая и обескровленная после удара стихии, сумела наладить оборону и взять под контроль мощные генераторы и огромные запасы авиационного топлива аэропорта Толмачево (не все емкости сдетонировали). Сюда пришли солдаты из полка, стоящего под Шилово, – они тащили на себе все, что осталось от арсеналов. Потрепанным войском, осуществившим героический «железный прорыв», командовал сорокалетний полковник Гнатюк. Он и встал во главе новоявленной «республики», сместив не склонного к дворцовым переворотам полковника Мышинского, командовавшего гарнизоном местного военного городка. Еще одна беспримерная экспедиция, когда полторы сотни бойцов – в бронежилетах, увешанные оружием, на чудом сохранившейся барже переправились на правый берег, отмотали пешком четыре километра и вторглись в расположение бывшего Новосибирского гарнизона на улице Воинской. Банда, считавшая эту местность своей, была ликвидирована полностью. Арсеналы еще не все разграбили. Вояки вывезли все, что представляло хоть какую-то ценность – оружие, боеприпасы, генераторы и калориферы, лекарства и продукты. Подобные экспедиции совершались потом не раз (мощные бульдозеры при этом расчищали проезды) – опустошались склады, в том числе аптечные, торговые центры, заводы, фабрики. Всё добытое свозилось в Обь. Город-спутник, расположенный в 17 километрах от Новосибирска, превращался в хорошо охраняемую зону. Его окружали минные поля, ряды колючей проволоки, по всему периметру стояли датчики охраны. Не менее двухсот людей одновременно несли караульную службу. Имелся фильтрационный пункт, просеивающий прибывающих в город беженцев. Больных и старых разворачивали, их дальнейшая судьба никого не интересовала, остальные проходили медицинский осмотр. Продукты раздавали по карточкам. В самом городе бульдозеры расчищали завалы, укреплялись и утеплялись относительно сохранившиеся здания. Люди с горем пополам обустраивали развалины, теснились в землянках, и нередко землянки многочисленными ярусами уходили под землю, переплетаясь меж собой лабиринтами подземных артерий вымершего города. В этих своеобразных «небоскребах наоборот» и таились скрытые резервы современного градостроительства.