Сибирь 2028. Армагеддон
Шрифт:
– Послушайте, Лев Михайлович, – смутился я, – у меня имеются лекарства, мы могли бы…
– Побереги свои лекарства для тех, кому они нужны. – Голос больного отвердел: – Меня уже поздно лечить, течение болезни не остановить. С каждым днем я буду становиться безобразнее и опаснее… Не хочешь ударить меня ножом в сердце, приятель?
– Не хочу, Лев Михайлович, – замотал я головой.
– Жалко, – вздохнул Драгунский. – А бросить, если боишься подходить? Ты же отлично метаешь ножи…
– Тоже не хочу.
– Тебе что, трудно? – В голосе бывшего инженера зазвенели жалобные нотки. Как будто я отказывался ему занять немного деньжат!
– Да не хочу я вас убивать, – возмутился я. – Хотите умереть – так, пожалуйста, проверните это без
– Хорошо, Карнаш, я так и сделаю… – Драгунский с тяжелым вздохом повернулся и побрел прочь от самолета – в сгустившийся сумрак.
– Подождите, Лев Михайлович, – растерялся я. – Может, еще… поговорим?
– Да ну тебя, Карнаш… – донесся голос уставшего от жизни человека. – Убивать ты меня не хочешь, о чем еще с тобой говорить? Удачи, дружище, надеюсь, хоть у тебя в этой жизни что-то получится… И послушай моего совета, хорошо? – Он, похоже, остановился: – Не заводи себе близких людей. Ты даже не представляешь, какая это пытка – терять их…
Да уж, действительно, откуда мне об этом знать? Больной мужчина скрылся в сумеречной зоне, поскрипывала глина под подошвами. А я стоял с ножом у железного жилища и не мог выбраться из оцепенения. Потом вздохнул, потряс головой, сбрасывая прилипшие к ушам макаронные изделия, и полез в самолет…
Я проспал часа четыре, а когда проснулся, часовая стрелка на «вечных» наручных часах лишь слегка перевалила за полночь. Рослая свеча в голове еще не прогорела. В последнее время я, как ребенок, не мог засыпать без света. Мне снова снилась Маринка – верный признак того, что после пробуждения я уже не усну. Она гладила меня по голове, шептала ласковые слова, и грусть в ее глазах перечеркивала все, что я видел в них до этого. И снова навалилось острое одиночество, будь оно неладно, тоска сжала горло. Для чего жить? Но надо, раз уж взялся… Я сам не понимал, чего хочу в этой жизни, к чему стремлюсь. Смысл жизни в выживании – не самый утешительный вывод. Я таращился в облезлый потолок, который то падал, то взмывал куда-то в небо, избавлялся от кома в горле. Права интуиция, прав Драгунский – в этой жизни нужно что-то менять, если не хочу, чтобы мое существование резко прервалось. И делать это нужно немедленно, пока не настало утро! Оно не будет мудренее этой ночи! Хуже не будет, сживись с этой мыслью, решись, вкрадчиво выговаривал авантюрист, оседлавший черепную коробку. Ты будешь удивляться, но и в мертвом городе до сих пор живут люди. А ты чем хуже? Не понравится – вернешься, подумаешь, прогулка…
Перед глазами колебалось больное лицо Льва Михайловича Драгунского. «Справедливое мироустройство, Карнаш… Прояви свои суперспособности… У тебя получится… Много красивых женщин…» Я вертелся, грыз пропитанную потом подушку, рычал на отблеск догорающей свечи. Ничего себе, микрорайон Снегири! Да это же у черта на рогах! Противоположный конец города! По прямой, через время и пространство – километров двадцать. По улицам – больше тридцати. До катаклизма, при условии отсутствия пробок и «зеленой волны», это расстояние можно было покрыть минут за пятьдесят. В нынешнее время – не меньше недели! Через ужасы, банды, полчища зараженных. Причем кратчайшая дорога через Новый, он же Димитровский, мост (вернее, под ним, ввиду отсутствия моста) исключалась – район Затона и Лесоперевалки контролировала банда Юры Долгорукого (любителя дубасить свои жертвы глобусом), и все подходы к переправе и бывшим портовым сооружениям стерегли его люди. Договориться с Юрой Долгоруким я не мог, он бы страшно обрадовался и лично пошинковал меня в салат за один инцидент пятилетней давности. Значит, переправляться на правый берег можно лишь в районе Октябрьского (он же Коммунальный) моста, что увеличивает дистанцию еще километров на шесть. Но тогда я буду двигаться по линии метро – вплоть до площади Калинина. Впрочем, что это меняет? На метро доеду?
Я вертелся и потел. Потом
Я уже мысленно прокладывал маршрут, смирившись с неизбежным. Пусть «МЕГА», невелик крюк. Оттуда несложно добежать до Коммунального моста (километра четыре, если по катетам), найти средство для переправы… От авантюрных планов и беспримерной глупости уже захватывало дух. Я не должен был останавливаться. Только не передумать! Все самое лучшее и теплое – шерстяные носки, жесткие берцы, способные выдержать удар по танку, двухслойные ватные штаны, перчатки, свитер, бушлат с пропиткой из синтепона, шапка-«несдувайка». Я складывал в рюкзак консервы, бинты, все имеющиеся в доме лекарства и антибиотики. Приделал к поясу фляжку с кипяченой водой, проверил нож. Проверил второй – чисто уголовную «выкидуху». Проверил третий – с лезвием, выстреливаемым на несколько метров. С пистолетом Ярыгина я благополучно простился, в наличии оставался «макаров» – идеальное оружие, чтобы застрелиться, но весьма посредственное для ведения боя. Я сунул его во внутренний карман бушлата, в боковой – четыре запасные обоймы по восемь патронов. Помолился, глянул в зеркало, простился с самолетом, ставшим мне на долгие одиннадцать лет таким комфортным жилищем…
В половине второго ночи я уже шагал по городским улицам, освещенным яркими прожекторами. Патрулей в ночной Оби было больше, чем землянок. Я уже догадывался, что радостной встречи не избежать.
– На месте стой – раз, два, – проворчал старший патруля, с которым я столкнулся лоб в лоб на улице Жуковского. В лицо ударил ослепительный свет от трех фонарей одновременно. Блин! – чуть не взорвался я, когда же у этих вояк, наконец, кончатся батарейки! Радужные круги плясали перед глазами, я морщился, но не роптал. Меня обошли со всех сторон, зачем-то обнюхали.
– Ага, Карнаш, – проворчал смутно знакомый голос. – Самоубийца собственной персоной. Полюбуйтесь, какой живчик. Идет посреди ночи и ничего не боится. Далеко собрался?
– В суд вызывают по повестке, – пошутил я. – Чего пристал, Плинтус? Не видишь, идет законопослушный гражданин…
Тут они так грохнули все втроем, что даже мне смешно стало.
– Это и есть тот самый Карнаш? – спросил человек с незнакомым голосом.
– Он самый, – подтвердил гвардеец по фамилии Плинченко, которого прозвали Плинтусом – что, собственно, соответствовало его умственным данным. – Лучший друг господина полковника. Любитель заниматься сексом вдвоем. Проще надо быть, Карнаш, проще. Не иначе в бега собрался?
– Убегал бы он вообще-то в другую сторону, – неуверенно предположил третий, голос которого был мне также незнаком.
– А с этим типом полная неясность, – в общем-то, справедливо заметил Плинтус. – Он может убегать в любую из сторон.
– Господи, – вздохнул я. – Никуда я не убегаю. Раскинь мозгами, Плинтус, куда я денусь с этой подводной лодки? Я похож на умственного калеку? Веришь или нет, но моя недостойная личность входит в состав сопровождения колонны, выдвигающейся через двадцать минут в «МЕГУ». Приказ господина Шульца, отданный им лично мне. Если хочешь, пойдем со мной, он подтвердит. Предвосхищая твой вопрос, скажу – я не знаю, почему меня пригласили в экспедицию. Возможно, он был зол на меня, решил наказать.