Сибирская сага. История семьи
Шрифт:
Для моей мамы Екатерина Ивановна была не просто хорошей свекровью, но и самой первой близкой подругой, пожалуй, даже единственной. Ей можно было доверить все, даже самые сокровенные тайны и знать, что она всё поймет, а если нужно, поможет и даст правильный совет. Как же всем им стало плохо без этого родного, милого, теплого, заботливого человека! Когда мама рассказывала о свекрови, казалось, что они расстались совсем недавно, такими яркими, светлыми и восторженными были эти воспоминания. Воистину – светлая память!
Меня всегда трогала мамина сентиментальность. Вот один из ее рассказов: «Мои сверстницы часто завидовали мне, что у меня такая молодая, красивая и добрая свекровь, а главное, что она моя подружка. Однажды во время сенокоса, когда все трудились сообща, мы отдыхали в лесочке с
Мама часто задавала риторический вопрос: «Почему счастье так мимолетно? Почему горе и лишения так жестоки и продолжительны? Порой просто нет им конца!» Что ж, недаром гласит народная мудрость: «Пришла беда, отворяй ворота». Как показала жизнь моей семьи на протяжении почти двух веков, конечно, много было прекрасных моментов, но чаша весов с лишениями и бедами перевешивала, и очень сильно. Может быть, это касается только нашей семьи, а у других все наоборот?
Интересное совпадение: свекровь моей бабушки Лины звали Екатерина Ивановна, свекровь моей мамы Марии – тоже Екатерина Ивановна. Мою свекровь звали Екатерина Павловна. Прабабушка – немка. Бабушка – полька. Моя свекровь – русская женщина. И все мы – Лина, Мария, Людмила – любили своих Екатерин. Нам троим очень повезло, что в нашей жизни были эти замечательные женщины с трудной, драматичной, иногда даже героической судьбой. Это были незаурядные личности, и они до конца исполнили свое предназначение на земле, оставив яркую память о себе в детях, внуках и правнуках.
Мое детство
Первые воспоминания
Cамые первые воспоминания из моего детства относятся ко времени, когда мне было около двух лет. Мама говорила: «Этого не может быть. Ведь ты была совсем маленькая! Ты спутала рассказы других людей со своими впечатлениями». Однако, когда я повторила фразу, с которой мама обратилась к папе и слышать которую не мог никто, кроме папы и меня, она задумалась и согласилась со мной.
Эта история случилась в конце лета 1937 года. У папы был отпуск, и они с мамой повезли показать меня моей прабабушке Лиустинии Ивановне Зуевой. В дороге я заболела – болело ухо, а может быть, за ухом. Когда мы приехали, меня уложили в большой комнате, соорудив постель на широком длинном столе, накрытом белой простыней. Стол огородили стульями с высокими резными спинками. В руки мне дали мою любимую куклу (ее сшила моя мама, приделав к тряпичному тельцу голову от старой фабричной куклы). Я крепко прижала куклу к себе, затихла. Взрослые подумали, что я сплю, закрыли дверь и ушли.
Я оглядела комнату – все было незнакомо. В открытом окне видно было дерево, листья на нем дрожали, а веточки плавно раскачивались. Некоторое время я следила за ними и слушала, как где-то на улице шумят и смеются люди. Спать мне не хотелось. За ухом болело. Я захотела к маме. Начала хныкать – не идет. Громче, еще громче, закричала… Мама рассказывала, что, когда я капризничала, орала так, что прибегали соседи – узнать, не случилось ли чего. В ответ на мой крик открылась дверь и в комнату быстро вошла маленькая, сухонькая бабушка в белом фартучке. Она подняла брошенную на пол куклу, подала мне, приговаривая ласковые и нежные слова. Я перестала орать – бабушка меня на некоторое время заинтересовала. Лицо у нее было загорелое, совсем коричневое, а на нем белые морщинки. Когда она улыбалась или смеялась, морщинки исчезали, а когда переставала улыбаться, они появлялись. Очень весело!
Но скоро и это мне надоело. Я вновь заорала: «МАМА!» Бабушка хватала все, что попадалось под руку, и показывала мне, размахивала руками, приплясывала. Не помогало! Мне нужна была только моя мама! Перепробовав, видимо, все известные ей методы, бабушка побежала на кухню в поисках очередной игрушки, смеясь, схватила железную заслонку от русской печи, маленький ухват, подскочила ко мне и стала выбивать ухватом по заслонке какой-то ритм, иногда поднимая их над головой и подпрыгивая, как маленькая девочка. Уж точно ничего подобного я в своей коротенькой жизни еще не видела! Я перестала реветь и звать маму, села на столе и начала хохотать так же громко, как только что орала. Прибежала молоденькая женщина с румяным лицом и крикнула:
– Баба Зуя! Мы не начинаем, ждем тебя!
Баба Зуя сложила свои веселые орудия, взяла меня на руки, укачивая и напевая сонную песенку. Слова колыбельной перемежались певучими просьбами не плакать, так как ее ждут и не начинают. Я не понимала, кто и чего не начинает, но все равно – баба Зуя мне очень понравилась! Я устала, глаза закрывались сами. Мне было хорошо, и я уснула.
Когда проснулась, увидела, что лежу уже не на столе, а в кроватке, которую поставили в темном углу. Рядом стояли мама и папа. Папа нежно гладил маму по голове, а потом, сняв очки, стал целовать ее. Мама повернулась ко мне. Я с интересом смотрела на родителей. Мама вздрогнула и, поворачивая папино лицо ко мне, сказала:
– Гляди, как ребенок смотрит на нас, как взрослая!
И они оба внимательно уставились на меня, а я не могла сказать, как мне хорошо с ними, – ведь я еще не умела говорить! Первые внятные фразы я произнесла только через три или пять месяцев.
Помню, как мама сшила мне белое пикейное пальто и шапочку, одела меня и подвела к зеркалу. Я очень себе понравилась, побежала к бабе Лине и сказала:
– Смотри, какая я замечательная!
Об этом бабушка Лина рассказала, когда я училась в девятом классе. Еще она говорила, что я почти не картавила, даже букву «р» научилась говорить быстро. Слово «замечательно» было любимым у моего папы и, конечно же, часто относилось ко мне.
Когда мне было года три или четыре, к нам в гости приехал родственник, мальчик лет семнадцати-девятнадцати. Его звали Боря, он мне очень понравился. Друзей здесь у Бори не было, поэтому он всегда брал меня с собой, когда отправлялся на прогулку или в кино. Однажды мы пошли с ним на фильм о революции. Сидели на первом ряду, Боря держал меня на коленях. На экране солдат со страшным, некрасивым лицом прикладом винтовки стал бить тетеньку. Я страшно возмутилась, сползла с Бориных колен и быстро по ступенькам поднялась на сцену. А солдат на экране уже бил мальчика. Я подбежала к экрану и кулачками стала колотить по полотну, заливаясь слезами и крича: «Не смей, не смей!» С трудом Боря стащил меня со сцены. После этого мама больше ни с кем не разрешала мне ходить в кино, только с ней и с папой, а я еще долго не могла вспоминать случившееся спокойно, без истерики.
Маркиз
На день рождения в два года мне подарили щенка и сказали, что это комнатная собачка, мальчик. Маме щенок очень понравился. Ему соорудили постельку в коробке, а так как щенок был еще совсем маленький, коробку ставили между моей и маминой кроватью. Так маме было легче присматривать за ним. По ночам он плакал, жалобно и очень визгливо. Мама брала его на руки, заворачивала в теплое одеялко, которое сшила специально для него, поила теплым молочком, и он, сытый, согретый, обласканный, засыпал до утра. Долго не могли подобрать щенку подходящее имя. Его все любили, я же боялась с ним играть, так как однажды неосторожно подняла его со стула и уронила. Щеночек так долго и безутешно плакал, что и я вместе с ним горько рыдала до тех пор, пока мама не взяла нас обоих на руки и не стала успокаивать, приговаривая: «Ну какой же ты обидчивый и нежный, прямо настоящий маркиз!» Вошедший в этот момент папа, услышав последнюю фразу, сказал: