Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова
Шрифт:
Краткая история этого такова. После трехлетнего заключения в тюрьме в Урумчи (китайский Туркестан, провинция Синьцзян) Анненков переехал в соседнюю провинцию Кансу. Здесь он приобретает большие симпатии у генерал-губернатора, с которым заключает договор об улучшении породы лошадей. Всем известна прекрасная конюшня атамана Анненкова, которую ему удалось сохранить. Решив одновременно заняться и земледелием, Анненков выехал с этой целью к Тибету и обосновался в 100 милях от Ланьчжоу-фу. Все шло хорошо, пока провинция Кансу не стала подвластной маршалу Фын Юйсяну, который сразу назначил своего начальника штаба генерал-губернатором. Под влиянием директив советских частей в Китае и в Монголии, Фын приказал в декабре 1925 года арестовать Анненкова, предварительно предложив ему перейти к красным, на что атаман, по словам русских офицеров, ответил:
— Лучше расстреляйте меня здесь!
В дальнейшем сведения о насилии, произведенном над атаманом Анненковым, подтвердились, и его друзья в Шанхае обратились к Комиссару
Совесть партизан может быть спокойна. Атаман Анненков не перешел к красным — над ним совершено насилие. Это обычный прием советской власти: как всегда в таких случаях, красные заставили его писать то, чему он сам, конечно, не верит. Здесь были какие-то трагически исключительные обстоятельства, остающиеся для нас пока тайной. В своих обращениях атаман взывает к чувству долга перед Родиной, любви к ней и т. д. Слишком часто у него повторяется „Родина“.
Но какая же родина может быть у интернационалистов? Они так много поработали над тем, чтобы вытравить понятие о родине, чтобы атаман, будучи умным человеком, не понимал, какую цену мы придадим его словам о родине при существовании советской власти.
Дальше Анненков пишет, что советская власть „проводит работу“. Где же атаман увидел эту „строительную работу“? В тюрьме Ланьчжоу-фу или в монгольском штабе красных? Слышим, атаман, понимаем тебя, но „строительной работе“ красных не верим.
Какое же мы должны иметь отношение к „раскаянию“ атамана Анненкова? Только одно. От всей души выразим ему наше сочувствие и пожелаем ему поскорее освободиться от нравственных мук, происходящих от роковой, может быть, необходимости подписываться под тем, против чего восстает и возмущается душа. Атамана Анненкова нет среди партизан. Но славные традиции, сильный дух и непреклонная воля к борьбе с врагами Родины большевиками, вдохновленные атаманом Анненковым, останутся, а характер его писем еще больше укрепит партизан в этой воле» {234} .
Однако руководство белой эмиграции было взбешено. В день опубликования сообщения о добровольном переходе Анненкова на сторону Советов и его обращения в ВЦИК и к соратникам, бывший полковник Генерального штаба Н. В. Колесников опубликовал в шанхайской эмигрантской газете «Россия» статью под названием «Атаман», в которой выплеснул на Анненкова все свое негодование его поступком и дал уничтожающую характеристику атаманщины.
«Еще сравнительно недавно доктор Казаков, большой патриот и председатель одной из крупнейших организаций, получал письма от атамана Анненкова, клявшегося и уверявшего в своей ненависти к большевикам и преданности России. Почти год тому назад у меня в кабинете сидел начальник его штаба генерал-майор Денисов и рассказывал об испытаниях, пережитых Анненковым в китайской тюрьме и о том, будто бы атаман Анненков пишет свои мемуары, которые он желал бы опубликовать в газете.
Я — не большой поклонник атаманов и „атаманщины“, мне больше нравится государственная власть Колчака, Деникина, Врангеля. Не лежит моя душа к этой вольнице разнузданной, к ничтожеству, стремящемуся „рассудку вопреки“, „наперекор стихиям“ выскочить обязательно из толпы, козырнуть на Наполеона, без мозгов великого корсиканца, а только примеряя на пустую черепную коробку треугольную шляпу великого человека.
Да не сочтут „товарищи“, которым он поклонился сейчас до земли, подметая <…> челкой грязь с сапог комиссаров, что я обрушиваюсь на „атамана“ исключительно потому, что вот-де такой великий человек, а „признал“ же советскую власть. Нет, не в этом дело. Я отлично знаю, что атаман Анненков своим переходом сотворил грязное, тяжелое для эмиграции дело. Уже наличие разыскивающих атамана показывает, что он скоро сформирует шайку своих приверженцев и недаром его советская власть разыскивала столько времени…
<…> Возможно, что на клич перекрасившегося в ворона сокола или, вернее, на клич ворона с полинявшими соколиными перьями полетит немало „ушкуйников“. Мы знали и знаем, что ренегаты — всегда самые лучшие проводники купившей их власти. Кто, как ни янычары, дети христиан, были самыми лютыми врагами христианства? Мы знаем, что слащевы [101] , ивановы-риновы и „атаманы“ анненковцы теперь уже отрезали себе всяческие пути и будут до конца сражаться за советскую власть, с чем и поздравляем. Благодарим Бога за то, что в последние часы нашего пути, когда снова поднимется национальное знамя, когда в Париже заседает конгресс эмиграции, собравшейся с целью мира, когда весь земной шар глядит с презрением и гадливостью на советскую власть, когда кругом образовываются Лиги для борьбы с нею, когда в судах повсюду идут процессы уловленных мошенников и бандитов, в этот час атаман Анненков раскрывает свою истинную натуру и переходит к тем, кто ему ближе.
101
Слащев
Внимательно прочтите мемуары этой канальи с челкой, этого расписного болвана, нарядившегося шутом гороховым, как масленичный балаганный дед, и вы увидите, в какое геройство ставит он свое неподчинение Верховному правителю адмиралу Колчаку. Кому же! Человеку, которого знала вся Россия, кто был овеян славой, о ком рассказывали легенды, чье имя было на устах у каждого.
Атаманы не признавали этой власти, в Семиречье и на Дальнем Востоке появились анненковы, семеновы и калмыковы, от которых шел вопль по городам и селам, которые марали чистое белое знамя и выступали в распохабнейшем виде перед толпой, стараясь дискредитировать и власть, и национальное движение. Достаточно сказать, что любимым занятием Анненкова была прогулка по селам в пьяном виде, с гармонией в руках, на которой этот гармонист действительно изумительно нажаривал всякие польки и „вальцы“. Вот эти-то „гармонисты“, эта пьяная угарная атаманщина с блюющими, распоясавшимися сукиными сынами, нарядившимися в военную форму, с маршами хоронили то, что делали корниловские [102] ударники, скитаясь по степи, что творили дроздовцы [103] , марковцы [104] , алексеевцы [105] , что созидал адмирал Колчак, к чему звали Духонин [106] и Каледин [107] . Отваливаются гнойные струпья от тела выздоравливающей России. Уходят в область преданий и уродливых кошмаров „атаманы“ и проклятая, заливавшая кровью, опаскудившая движение „атаманщина“».
102
Солдаты и офицеры полка имени генералав Л. Г. Корнилова.
103
Солдаты и офицеры полков имени генерал М. Г. Дроздовского.
104
Солдаты и офицеры полков имени генерала С. А. Маркова.
105
Солдаты и офицеры полков имени генерала М. В. Алексеева.
106
Духонин Николай Николаевич (1876–1917) — окончил Александровское военное училище, Академию Генерального штаба. Участник 1-й мировой войны: командир полка, генерал-квартирмейстер, нач. штаба Юго-Западного, Западного фронтов, нач. штаба при Верховном Главнокомандующем А. Ф. Керенском, после Октябрьской революции — Верховный Главнокомандующий. Генерал-лейтенант. Убит революционными солдатами и матросами за освобождение из Быховской тюрьмы генералов Алексеева, Корнилова, Деникина и др.
107
Каледин Алексей Максимович (1861–1918) — окончил Воронежскую военную гимназию, Михайловское артиллерийское училище, Академию Генштаба. Генерал от кавалерии. Командующий 8-й армией. С июня 1917 г. — войсковой атаман Донского казачьего войска. Покончил жизнь самоубийством.
Но через несколько дней полковник одумался: ведь, подвергая уничтожающей критике атаманщину, он одновременно оскорблял и всех бойцов ее армии, и это могло оттолкнуть их от Белого движения, породить и углубить в нем раскол, вражду, столкновения между различными слоями и даже диаспорами эмиграции. Нужно было успокоить ее, показать, что переход Анненкова к Советам не означает краха белой идеи, что на Анненкове свет клином не сошелся, что есть и другие лидеры, способные повести в бой. 27 апреля, в той же газете Колесников опубликовал другую большую статью, в которой призвал эмиграцию к сплочению:
«Все честные анненковские партизаны, если они действительно верят в то, что Анненков не изменил, должны крепко стиснуть зубы и молчать, чтобы не вызвать соблазн среди слабых и робких. И мы поймем этих партизан, ибо для них Родина выше атамана Анненкова» {235} .
Эта и другие подобные публикации бесили Анненкова, и он начинает на них отвечать. В частности, на статью Колесникова «Атаман» он ответил статьей «Гнойный спрут», фрагменты из которой я привожу ниже: