Сибирских улиц тихий ад
Шрифт:
– То, что рассказ вышел год назад, конечно, не имеет никакого значения?
– со слабой надеждой пробормотал Ганшин, изучая бланк. Ничего интересного, стандартные формулировки.
– А хоть двадцать, - прогремела сталью полковник.
– У таких преступлений не установлен срок давности. Подписывайте!
Ганшин черкнул на бланке, положил ручку. Дело сделано, он свободен. Как сказала полковник, пока... И тут Ганшина черт дернул.
Подавшись вперед над столом и поймав сползшую с колен сумку, он прямо взглянул в холодные серые
– А вы не боитесь, Галина Максимовна?
– тихо сказал он.
– Звезда ведь уже зажглась. Выгляните в окно. Вон она, висит над городом. Вам не страшно при взгляде на нее?
С удовлетворением и удивлением Ганшин увидел, как расширились серые глаза, как порвалась и исчезла из них непробиваемая властная пелена, как резко побледнело лицо
– Уходите, - едва шевеля побелевшими губами прошептала Галина.
И Ганшину на миг самому стало страшно. Ни слова больше не говоря, он встал и пошел к двери, забыв попрощаться.
Прикрывая за собой дверь, он обернулся. Галина по-прежнему сидела за столом и глядела, но не в окно, а на крышку стола остановившимся, невидящим взглядом. У нее было выражение смертельно испуганной, загнанной в угол простой слабой женщины. Сильные пальцы бессознательно мяли только что подписанный Ганшиным бланк...
И с чего это я ляпнул вдруг про звезду, думал Ганшин, трясясь в почти пустом по вечернему времени автобусе. А ведь она испугалась. Она явно испугалась. Она что-то знает про эту звезду. Власти что-то знают, что-то они знают страшное, такое, чего сами боятся. А я ведь всегда думал, что не существует на свете такого, чего могут бояться наши власти. Оказывается, есть. Интересно вот только, что?
Пахло бензином и пылью. Солнце давно уже село, воздух наливался синевой, хотя жара еще не спала. Из окна автобуса была ясно видна низко висящая над домами багровая звезда.
7
Двор был пуст, как кладбище, даже в песочнице не возилась обычная детвора. Ганшин подошел к крыльцу, помахивая сумкой и все еще думая над выражением лица полковника Чернобородовой, так странно отреагировавшей на его, в общем-то безобидные, слова. Он уже поставил ногу на выщербленную ступеньку крыльца, как дверь подъезда с треском распахнулась. На крыльцо вышли двое. Взглянув на них, Ганшин сразу затосковал.
Если бы он еще не ступил на крыльцо, то мог бы пройти мимо и переждать в соседнем подъезде. Но теперь это явно походило бы на бегство, а хищники всегда преследуют убегающих. Поэтому Ганшин смело шагнул еще на одну ступеньку и принял влево, давая дорогу идущим навстречу. Двое, как по команде, приняли вправо, снова загородив проход. Между ними было еще две ступеньки, и Ганшин судорожно дернулся вправо, но здоровенная ручища ухватила его за пиджак.
– Что за безобразие, - еле слышно пролепетал Ганшин, не пробуя, однако, вырваться из мощного захвата.
– Дайте пройти.
– Не-а, - мотнул головой державший его верзила.
– Это еще почему?
– насмелился спросить Ганшин.
Внутри возникло противное сосущее чувство, что сейчас его будут бить. Может быть, даже больно. Но самое паскудное в том, что он боялся не боли, а унизительного чувства беспомощности, как в кошмаре, когда надо бежать, а ноги ватные и прирастают к земле.
– А потому, что проходить вам не надо, Алексей Степанович, - неприятно усмехнулся второй, низенький, с толстыми небритыми щеками и бегающими глазками.
– Машина у нас на улице, за углом. Славненько так покатим, Алексей Степанович. С ветерком.
– Ты только не дергайся, - хрипло пробасил верзила, не разжимая клешни.
– Не поднимай лишнего шума.
– Но позвольте...
– пробормотал опешивший донельзя Ганшин, испытывая одновременно облегчение от того, что мордобой откладывается.
– Да-да, Алексей Степанович, - зачастил низенький. Зачем нам с вами лишний шум? Вы только подумайте, ведь начнется возня, пиджачок вам, глядишь, порвут, синяков наставят, а все равно ехать придется. Так что пожалуйста, давайте уж тихо-мирно. Будем, так сказать, жить дружно.
При этих словах верзила развернул Ганшина в обратную сторону, ухватил под левую руку, низенький цепко впился в правую, и они тихо-мирно пошли со двора.
Машина, оказавшаяся старым разбитым "уазиком", подпрыгивала на каждой колдобине. Внутри было душно, воняло бензином и еще чем-то не менее противным. Возможно, здесь недавно рыгали. Сидя сзади, Ганшин обеими руками держался за край сидения, но все равно при каждом козлином скачке машины бился головой о проходящую под натянутым брезентом дюралевую трубку.
Они уже миновали широкие асфальтированные улицы и петляли по таким окраинным проулкам, о существовании которых Ганшин и не подозревал, хотя прожил в этом городе всю жизнь.
– Может, вы все же мне скажете, куда мы едем и что все это значит?
– раздраженно спросил Ганшин в спину низенькому, развалившемуся на переднем сидении. Верзила сосредоточенно горбился за рулем и спрашивать его было бесполезно, тем более, что он вообще не проявил себя словоохотливым собеседником.
– Скоро вы все узнаете, Алексей Степанович, - со сладкой улыбкой на пухлых губах обернулся к Ганшину низенький. Сейчас мы уже приедем, и вам все объяснят. Еще и довольны останетесь.
Всем бы он был хорош - обычный совковский мелкий чиновник, судя по выражениям, - если бы не подозрительно бегающие глазки, трехдневная рыжая щетина на щеках и старая сизая гуля на правой скуле.
– Учтите, что у меня с собой денег мало, грабить нечего, - на всякий случай предупредил Ганшин.
Первый страх уже прошел, осталось раздражение и досада, что так вот безропотно дал себя ввязать в неизвестно какую историю.
– Алексей Степанович, - обиженно протянул низенький. У него даже оттопырилась нижняя губа.
– Неужели мы произвели на вас такое впечатление?