Сибирский аллюр
Шрифт:
Через час после богослужения Лупин, прихватив двух коней, переплыл через реку и отправился в путь вслед за дочерью и Машковым, все еще нелюбимым зятем. Дорогу они точно оговорили: сначала по степи кругаля дать, затем к Тоболу вернуться и так до Туры лошадей гнать. Оттуда старым, проторенным уже путем возвращаться придется, каким в Сибирь шли. То теперь нетрудно будет – из Пермской земли слали сюда Строгановы земледельцев и охотников, приказчиков своих и рукодельцев, что землю живой сделали, поля вспахали да сокровища недр начали искать под присмотром сведущего люда.
Единственный путь на волю! За Каменным Поясом на Руси-матушке, как иголка в стоге сена, исчезнуть можно; хоть даже в Москву податься, а там никто и не спросит, кто да откуда, песчинкой себя враз почувствуешь, на которую и не глянет никто.
– Чего еще умеешь-то, кроме как в седле трястись, люд честной забижать да баб красть? – как-то раз спросил Лупин Машкова, когда вели они неторопливый разговор о будущем.
– Петь могу! – гордо отозвался Машков.
– Не маловато ли? Через всю Россию пробираться собрался, по площадям песни горлопаня? Не для того я дочушку мою растил. Подумай, а еще на что сгодишься?
– Возничим быть могу, с обозами ходить.
– Неплохо. Хорошие возничие всегда нужны. Но вечно в пути, вечно на телеге, месяцами на облучке, да еще от лихого люда на дорогах отбиваться придется, под палящим солнцем и в снежную бурю… Худо все это, Ваня! Молодую женушку надолго оставлять одну, перегорит еще, как свечечка воску ярого! И Марьянушка – не исключение, то даже я скажу, отец ее!
– Печи могу ставить, батя, – сказал Машков после долгого размышления.
– Так точно можешь?
– Да уж не одну поставил!
– Хорошая печь – оно ведь как, дымить не должна! Печь создать – искусство немалое, Иван Матвеевич! – Лупин поскреб седую голову. – Но дело это мне по нраву…
Сошлись тогда на том, что, на Русь вернувшись, Машков печным делом займется. Иван Матвеевич вздохнул шумно, радуясь тому, что старик приставать с вопросами назойливыми перестал. И бросился на поиски Марьянки.
– Вот ведь судьба какая! – пожаловался Иван, едва найдя ее. – Из казаков да в печники! Из степей – в угол дымный. Вместо седла задом на теплую лежаночку!
– Ничего не понимаю! – вскинулась тогда Марьяна. – Кто тут печки собрался ладить?
– Я! Я твоему бате только что пообещал!
– Сначала на Русь добраться надобно, – ответила она тогда с усмешкой. – А отцы – они все одинаковые… Всегда знать хотят, что через годы станется! Для нас сейчас важно лишь одно – жизнь спасти…
Закончилась давно служба божья. Отец Вакула звал своего дьяка, да без толку. Ермак в шатре ждал нетерпеливо, когда наемники его явятся. Велел «Борьку» разыскать, но сотники огольца уже давненько не видели.
– Где Борька? – прокричал Ермак после двух часов бесполезного ожидания. – Или он не на реке?
Но никто паренька не видел, да и наймиты [4] все еще не объявлялись…
С Ермаком творилось нечто из ряда вон выходящее. Волнение душило его, он заламывал руки, метался по шатру, рассылал казаков, чтоб искали сорванца, но боялся при этом даже спрашивать о Машкове.
«А что, если в тот момент она с ним была? – подумал атаман и прикрыл глаза руками. – Неужто вместе их убили? Вот придут сейчас казаки те и скажут: «Ермак Тимофеевич, ничего ж другого нам не оставалось – на пару их убивать пришлось! Никто того не должен был видеть, что ты наказывал, а посыльный твой всегда подле Машкова крутится. Мы лишь сделали, что ты велел…»».
4
Наймиты – разорившиеся крестьяне или беглые холопы, нанимавшиеся на работы и находившиеся в личной зависимости от нанимателя.
Проходили томительные часы, но ни Машкова, ни Марьянки, ни душегубов посланных видно не было. Метался по лагерю отец Вакула, по берегу бегал, звал в отчаянии дьяка своего Лупина. Но того тоже давно уж не видели…
Где-то около полуночи – Машков и Марьянка погоняли коней в кромешной темноте с оружием наготове, потому что повсюду налететь можно было или на татарские разъезды, или на остяков, а за одного русского у Кучума сотню соболей давали, – Ермак и отец Вакула столкнулись друг с другом у реки.
– Дьяка моего, кажись, похитили! – печальным басом оповестил атамана Вакула Васильевич. – Многого я в казаках навидался, но чтоб такая бестия, как Лупин, без боя исчезнуть смог – не поверю!
– А я Борьку ищу! – взволнованно признался Ермак. – Его тоже никто не видел!
Поп стрельнул глазом на Ермака и погладил окладистую бороду.
– Ты взволнован, да, Ермак? – осторожно спросил он.
– Мне нужен этот оголец! – тут же закричал атаман.
– Ожидая радости, иногда лишь черта в гости дождешься, – с мудрым видом загадочно заметил отец Вакула и вздохнул. – Ну, вот где Лупин? Может, с Машковым… но Машкова тоже не видно нигде…
– А, значит, и Иван Матвеевич тоже потерялся? – небрежно спросил Ермак. А сердце при этом сжалось даже. «Значит, все получилось у них, – подумал он. – Неужто Марьяна с ним была?»
– Злая ночь какая сегодня, – странно глядя на казачьего атамана, промолвил священник. – Дьявольски злая ночь, Ермак Тимофеевич! Люди пропадают, как будто они капли росы, солнцем высушенные. Надо бы поискать Ивана…
К утру стало ясно, что Машкова, Марьяны и Лупина не было ни на реке, ни в лагере, ни в степи. Наймиты вернулись в Ермаков шатер и признались понуро, что нигде Машкова отыскать не смогли. Все указывало на то, что ему удалось бежать.
– Кто из вас проболтался? – взревел разъяренный Ермак. На висках атамана вздулись жилы, выглядел он ужасно, а в глазах трепетал безумный огонек. – Кто его предупредил, а?
Казаки тут же подумали об исповеди, но Вакула ничего не знал наверняка, ведь имени своей жертвы они ему не назвали. А потому неудавшиеся душегубы лишь пожали плечами и горячо заверили атамана:
– Да никто про то не знает, Ермак.
– А Борька? – вне себя проорал Ермак.
Это был тот вопрос, на который вообще ответа не водилось. А при чем тут посыльный-то? Машков исчез, утек… кто знает, где сейчас паренек болтается… Возможно, татарочку какую-нибудь себе откопал, паренек он миловидный, подумали казаки и смущенно ухмыльнулись. «Должен же он когда-нибудь настоящим мужиком стать…»