Сибирский аллюр
Шрифт:
ПРОЛОГ
30 мая 1574 года государь и князь Московский принял в палатах Кремля братьев Строгановых. В богатых одеждах шли Яков и Григорий по Кремлю. Заполошно звонили колокола.
– Я долго думал, – ласковым тоном произнес царь. Только выражение пламени его птичьих глаз говорило о том, сколь нелегко дается ему нежное обращение с купчинами пермскими. – Я позволю вам покорить земли Мангазейские до Тобола-реки, я позволю вам строить и избавлять народы тамошние от ига царька сибирского, Кучума! А в награду за дело правое дарую я вам на вечные времена право на владение
Строгановы поклонились низко, до самой земли. «А о самом-то главном ведь позабыл государь-батюшка, – подумали они. – Как насчет поддержки воинской? Али нам в одиночку Сибирь покорять? Нам, Строгановым?»
Глава первая
ЗАЧИН ИСТОРИИ
Хан Кучум сидел на покрытом мехами золоченом троне, а шесть его людей несли властителя на руках вокруг палисада ханского городка Сибиря. Кучум щурился, чтобы лучше видеть округу, да только хитрость эта не помогала. Все, что еще видели его глаза – будь они неладны, шайтан с ними, что столь безжалостно кинули его в беде! – так это расплывчатую, искаженную, серую студенистую массу. Как будто мир вокруг него укрыли грязным, побывавшим в земле саваном, и попробуй вот догадайся, что скрывается под ним: деревья, холмы, дома, люди, крепостные укрепления, стены…
Хан знал, что его несут на огромное поле, где собрались его войска. Он слышал, как нетерпеливо пофыркивают под всадниками лохматые лошаденки, переступая копытами. До самого окоема горизонта стояли тесно сомкнутые ряды кучумовой орды, до зубов вооруженной кривыми саблями, пиками да луками со стрелами. Хан, даже не видя, прекрасно помнил островерхие кожаные шапки воинов, шлемы, кольчуги и округлые щиты, холодно поблескивавшие в лучах бледного октябрьского солнца.
Кучум правил жестоко и единовластно. Соперничества хан не терпел ни в чем. Местных мангазейских князьков, которые пробовали сопротивляться ему, он безжалостно наказывал, а земли их дарил преданным ему людям. Колеблющихся и ненадежных Кучум велел передушить тайно, что и сделали верные палачи. Никогда Сибирское царство не было столь обширным, как при Кучуме.
Он был вспоен и вскормлен в Бухаре, вырос в законах мусульманства. Бухарские ханы помогли ему опериться, и он навсегда сохранил к ним благодарность. Подражая великим восточным правителям, Кучум решил ввести учение пророка Мохаммеда среди подвластных ему земель. Коран, по его мнению, являлся опорой власти и щитом державы. И горе тому, кто говорил против идеи хана! Ослушник внезапно исчезал и больше никто никогда его не видел…
…По правую руку Кучума восседал на коне Маметкуль, племянник, любимец, назначенный ханом главным воеводой над грозным воинством. Сам-то Кучум, когда-то прозванный «Орлом степей», более уже не мог отчаянно бросаться в самую гущу кровавых битв. Орел ослеп, крылья его уж ослабли, вот и приходится перекладывать на чужие плечи деяния, для которых здоровье да зоркие глаза надобны.
И то уж ладно, что был Маметкуль умен и смел, лучшего воина у Кучума и нет больше, пожалуй. Вспомнить хотя бы, как он прошлым летом преследовал ворогов, проникших через каменные врата Уральских гор и нагло направлявшихся на Сибирь, столицу кучумова царства. Изгнать изгнал, а они вновь, шайтаны, в лазейки малые проникают.
В
Но он, хан Кучум, царь Сибирский, не позволит свершиться этому неправедному делу.
Он и так уже разослал во все концы земли мангазейской гонцов с позолоченными стрелами, собирая воинов, конницу из десяти тысяч татар и ногайцев. Пеший люд, в основном покорные хану остяки и вогулы, тоже знал толк в борьбе, ничуть не уступая конным воинам. Все они были выносливы, смелы и готовились умереть в честном бою, захватив с собой к шайтану немало душ противника.
Хан Кучум вскинул руку, будто целясь в осенние, хмурые небеса, и тотчас же смолк шум и гул на широком поле.
– Велик Господь, – проговорил он звучным, мощным голосом, единственным, что еще оставалось от него, прежнего Орла. – Он поможет вам, храбрецы мои, дарует победу над неверными, над подлыми захватчиками. И пронзят их стрелы ваши, и падут они пред лицом смерти. Топчите их конями своими, рубите их саблями, колите пиками. Что такое горстка воинов строгановских против двадцати тысяч героев, смельчаков великих?
Воины закричали, радостно размахивая щитами.
– Смерть неверным! – неслось из сотен луженых глоток. – Мы смешаем их с прахом земным, развеем негодных по ветру.
Хан Кучум обождал, пока не уляжется шум-гам. Слепые глаза его блеснули фанатичным, отчаянным блеском.
– Они вторгаются на нашу землю, топчут ее неверные, копытами своих коней! – выкрикнул он. – И Аллах допустил несколько незначительных их побед. Но наши верные люди продолжают борьбу с ними на реках и в горах. Неверные плюются в них громом и молнией, принося смерть нашим воинам. Нам неведомо его оружие, порождение дьявольской тьмы. Горят селения нашего народа, гибнут люди наши. Так неужели потерпим бесчинство воинов царя Белого? Детушки мои, вы можете уничтожать ненавистных чужаков всех до последнего. Взгляните на Маметкуля, смелого вожака вашего! В его жилах, как и в моих, кипит та же кровь великого Чингиз-хана. Дух его и ныне с нами, Чингиз приведет нас к победе.
Кучум смолк, кивнул головой Маметкулю, и ханов племянник двинулся к воинам, похлопывая рукой по бокам своей лошади в богатой упряжи.
Потомок Чингиз-хана вскинул царственную длань.
– Хан говорил с вами. Да здравствует хан Кучум! Разбойные ватаги Белого царя далекой Московии напоят своей кровью землицу Сибирскую. Бейте их всюду, где встретятся они вам за Поясом Каменным.
В то же самое время государь всея Руси Иван Васильевич Грозный диктовал грамоту приказному дьяку.
– …И мы на Волгу казаков не посылали, а воровали они без нашего ведома, и наших послов вместе с вашими, ногайскими, переграбили; и прежде того они воровали, и мы их, сыскав, казнить велели… велели! – возвысив голос, повторил государь. – А ныне на Волгу людей своих из Казани и из Астрахани многих послали и велели им тех воров, волжских и донских казаков, перевешать.
Устав от диктовки грамоты, что должна быть послана ногайскому хану, которого в очередной раз пощипали казаки, Грозный обратился к Борису Годунову.