Сибирский эндшпиль
Шрифт:
– А ты попробуй написать об альпинизме. У тебя тоже есть кое-какой опыт.
Мак-Кейн улыбнулся.
– Ну ладно, а вот ты как живешь? Когда ты звонил, ты сказал что-то об обучении... только я не поверил.
Скэнлон посмотрел вверх и виновато поскреб шею пальцами.
– Ну, это действительно что-то вроде обучения. Это называется "советник по безопасности". Некоторые из государств в Азии и вообще... люди, которые наперебой ими управляют, как правило, особенно беспокоятся о своей безопасности и тому подобное, ты понимаешь. Они хорошо платят инструкторам, которые учат их телохранителей своему делу, если ты понимаешь, что я хочу сказать.
Мак-Кейн безнадежно кивнул.
– Я должен был бы догадаться: ты торгуешь технологией, ноу-хау, да? Убийство, нанесение увечий, взрывчатка, ловушки...
– Должен же человек зарабатывать себе на жизнь, - сказал Скэнлон, употребив фразу из прошлого.
– Кроме того, ведь у каждого есть право спокойно спать в своей постели.
Мак-Кейн снова замолчал, изучая содержимое стакана. Когда он наконец поднял глаза, их выражение было более серьезным.
– Кев, я всегда хотел спросить тебя об одной вещи. Почему тогда, в Замке, ты перешел на нашу сторону?
Скэнлон пожал плечами.
– Ой, знаешь ли, КГБ не радовалось особо, используя иностранца на такой работе. Но потом, с таким, как ты, они вряд ли смогли бы использовать русского. Я думаю, они слишком полагались на свою пропаганду ирландско-английско-американских отношений... И потом, кто знает, что делается в голове у ирландца?
Мак-Кейн выпил еще, задумался и покачал головой.
– Нет, это ты повторял, когда нас расспрашивали после всего, на всяких пресс-конференциях. Но я никогда не верил в это. В чем настоящая причина?
Скэнлон посмотрел по сторонам, совершенно не удивившись. Помолчав, он ответил:
– Это был Ко.
– Ко?
– Мак-Кейн действительно был ошарашен.
Скэнлон отвернулся, глядя сквозь стеклянную стену бара.
– Все, что он рассказывал о цивилизациях: греческой, римской, европейской, американской... даже о бриттах. Как все они неожиданно рождались, как живые существа, жили и процветали, выражали все, чем они были, во всем, что ни творили... а потом они умирали. Но несколько камешков подбирал из пыли следующий и клал их в свое здание, еще лучшее, и человечество продолжало жить... а это главное, - он указал рукой в темное небо.
– Именно это и происходит сейчас там. И разве мне не приятно будет думать, что я помог сделать один-два таких камешка? И когда я подумал об этом - как я мог работать дальше на тех, на кого работал? Вся это система представляла собой то, от чего мир уходит, а не то, к чему он идет.
Мак-Кейн откинулся на спинку кресла и с удивлением посмотрел на Скэнлона.
– Так вот о чем вы с ним разговаривали часами... Ко сделал это, а? Уболтал ирландца? Интересно, знал ли он, что делает?
– Если быть абсолютно точным, то знал... И потом глядя на таких, как ты, Разз, все наши - я думал, кого вы представляете. Я видел режим, который мог выжить только благодаря страху, разрушающему разум человека. И я видел силу человеческого разума, силу людей, которые выжили, преодолев страх. Я сделал мой выбор, вот и все.
Мак-Кейн осушил свой стакан.
– Поэт и философ!
– прокомментировал он.
– А что ты хотел от ирландца?
Мак-Кейн посмотрел вокруг.
– Знаешь, Кев, у меня никогда не было проблем с людьми. Только с системой. Посмотри, как у них пошли дела теперь... Кстати, угадай, от кого я получил недавно письмо? Андреев. Помнишь?
– Этот старичок, седой такой?
– Да, он. Он вернулся, снова живет на Украине.
– Ты знаешь, что его отец был там - в Германии в 1945, с армией Конева?
– спросил Скэнлон. Оба засмеялись.
– Он упоминал о первом русском Диснейленде, который открылся под Москвой. И написал, что его управляющий - Протворнов. Я так и не понял, шутит он или нет.
В этот момент к их столику приблизился метрдотель.
– Ваши гости прибыли, джентльмены.
Мак-Кейн с недоумением посмотрел на него, как раз вовремя, чтобы заметить, что Скэнлон подмигивает.
И тут за его спиной раздался женский голос:
– Я думала, что ты выберешь японский ресторан, Лью.
Мак-Кейн обернулся, не веря своим глазам. Она чуть пополнела, но эта прядь волос, которая столько могла сказать о ней, все так же сбивалась на лоб. Он вскочил, не в силах сказать ни слова.
Из-за ее спины выглянул расплывшийся в улыбке Рашаззи.
– Это наш первый отпуск на Землю за эти восемнадцать месяцев. Мы не могли не увидеть тебя. Время выбрано просто отлично.
Мак-Кейн крепко пожал руку Рашаззи и обнял Полу.
– Это была ее идея, - сказал сзади Скэнлон.
– Она меня выследила и позвонила с Луны два месяца назад.
– Правда, мы немного опоздали, - извинился Рашаззи.
– Эти женщины...
– Э-э, ваш стол готов, - вмешался метрдотель.
– Но если вы хотите сначала выпить по коктейлю, то мы приготовим для вас другой, чуть позже. Мистер Накадзима-Лин позвонил несколько минут назад и сказал, что он немного задержится, так что можете начинать без него.
– Нет, давайте подождем, - возразил Рашаззи.
– Я еще не умираю от голода.
– Мы в Вашингтоне на неделю, - сказала Пола Мак-Кейну.
– Куда торопиться?
Они уселись, а Мак-Кейн продолжал ошеломленно стоять.
– Ко? Ко тоже придет?
– Одна из его маленьких отлучек, о которых ты говорил, - заметил Скэнлон.
– Между нами, мне кажется, что их племя собирается колонизировать Штаты.
– Ну и как вам быть учеными на Луне?
– обратился Мак-Кейн к Рашаззи.
– Неописуемо, - ответил он.
– Потрясающе. Чувство бескрайнего, совершенно нетронутая природа, там наверху... Ты не можешь себе это представить.
– А ты уверен, что вы действительно там? Это не может быть где-нибудь под Бруклином?
– спросил Мак-Кейн, весело глядя сквозь стакан. Рашаззи рассмеялся.
– А что касается - быть ученым, - начала Пола, долгим и неожиданно серьезным взглядом глядя на Мак-Кейна.
– Ты имеешь к этому самое прямое отношение, Лью. Я так много узнала о людях... Но я узнала, и что такое настоящая наука.
– То есть?
– не понял тот.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Наука - это реализм, отсечение любой выдумки. Если этого не сможешь сделать, то никогда не узнаешь истины. Так можно построить в свой голове собственный "Потемкин". И иногда из него бывает очень трудно выбраться, но уж если выберешься оттуда и оглянешься на свою тюрьму, которую столько времени считал реальностью - будет то же чувство освобождения и возможностей бесконечного роста.