Сибирский послушник
Шрифт:
– Вы трус, Швейцер, - заявил Оштрах.
– Вы специально разбили колбу. Я подозреваю, что вы и дышать-то не стали, а просто прикинулись субтильной барышней. Обморок, ха!
И лицеист презрительно плюнул: редкий, исключительный знак презрения к собеседнику.
– А вы, Оштрах, просто подлец, - ответил Швейцер.
– Вдобавок безмозглый и злобный.
Храп Берестецкого смолк. Сгустившиеся тучи, чреватые ужасной грозой, вторглись в его безмятежные сновидения.
– Желаете драться?
– Оштрах улыбнулся сострадательной улыбкой. Извольте. Какое предпочтете оружие?
– Рапиры, - коротко бросил Швейцер.
– Господа, примиритесь!
–
– Превосходно, - он изобразил на лице ледяное спокойствие.
– Время и место?
– Только не сейчас, - быстро вмешался Кох.
– Вы не дойдете до рапир, сразу попадетесь.
Швейцер помолчал. Кох сказал правду: ночное безделье усиливало бдительность дежурных преподавателей. Никто, будучи в здравом рассудке, не стал бы устраивать дуэль ночью.
– После ужина, в девять, в гимнастическом зале.
К чему усложнять? Красть рапиры, нести их во двор, искать укромный уголок... Разумнее будет рискнуть и драться там же, где хранится оружие.
– Годится, - Оштрах развернулся и молча пошел к своей койке. Швейцер прикрыл глаза. Он неплохо фехтовал, но его противник недавно выиграл первенство Лицея по всем видам физической подготовки. Будь что будет, сейчас не это главное. В ушах Швейцера стоял мерный рокот мотора. В Лицее не было ни одного микроавтобуса, у них вообще не было машин. Ничего подобного Швейцер никогда не видел, но сразу узнал в видении, а значит - видел, но забыл, и очень прочно забыл. Запах вещества, которое приготовил Кох, был сродни какому-то другому аромату, и он вдыхал его там, в автобусе, если не раньше. И был еще туннель: не туннель, а тот самый легендарный лаз, который оказался благоустроенным сооружением, а вовсе не тесным подземельем, что начинается какой-нибудь лисьей норой и ею же заканчивается, но уже там, в тайге за Оградой.
В следующий миг Швейцер попытался открыть глаза, но не смог.
"Завтра открою", - подумал он равнодушно.
– ... Спит!
– удивленно прошептал Остудин.
– Ему завтра кишки выпустят, а он спит. Похоже, что и вправду отравился.
7
– Попрошу встать, - голос отца Савватия был полон необычного подобострастия.
– Позвольте представить вам господина Феликса Браго, члена тайного попечительского совета. Господин попечитель, рискуя жизнью и бессмертной душой, прибыл к нам с плановой инспекцией.
Что-то глухо обрушилось, но это класс, наоборот, встал. Таврикий, уступая власть, смиренно отошел в угол.
– Господь милостив, - почти пропел Савватий и вышел на середину.
– Наша жертва пришлась Ему по душе. Господин Браго принес нам добрые вести: Враг терпит поражение за поражением. Кроме того, он привез нам сто пятьдесят пар солнцезащитных очков, и мы теперь сможем безбоязненно взирать на солнечное затмение.
Попечитель Браго слегка кивнул. Вид его заставлял вспомнить о Духе, Который веет, где хочет. Великой тайной казались мотивы, побудившие Духа веять именно в Браго. Господин попечитель отличался редкостным безобразием. Грузный, огромного - выше Савватия - роста, похожий на жабу не только обрюзгшими чертами лица, но самим его цветом - землистым, с зеленым оттенком, почти навозным. Не было в лице и здоровья: глаза попечителя, темно-карие и выпуклые, были обведены насыщенными черными кругами. Гладко выбритые щеки лишь прибавляли мерзости, все у него дрожало и колыхалось, а безупречный, тщательно отутюженный костюм казался неуместным и неестественным, словно Браго был страшной куклой,
Появление Браго было, конечно, крупным событием - гости извне бывали в Лицее редко. Но лицеисты его ждали: после таинства Устроения их неизменно навещали всевозможные инспекторы и дарители. Из тех одиннадцати, что помнил Швейцер, только три не сопровождались высоким визитом.
– Добрый день, господа, - улыбка у Браго была фальшивой.
– Господин ректор слишком щедр на похвалы. На все воля Божья, но я не могу согласиться с его истолкованием моего приезда. Господин ректор усматривает в этом великий промысел, но, право слово, сто пятьдесят пар очков - такой пустяк...
Ответом ему было почтительное молчание. Попечитель, сказав свою речь, смешался и явно не знал, что делать дальше.
– Собственно говоря, - нашелся, наконец, господин Браго, - я пришел просто посмотреть на ваши лица. Заглянуть в ваши глаза. Почувствовать единство с теми, с кем нация связывает свою последнюю надежду. И вижу, что не обманулся: на всех вас лежит Божья отметина. Вы - действительно Золотой Фонд России, ее стратегический резерв. Наша измученная страна поднимется с колен и достигнет полного соответствия своему Божественному прообразу...
– Они такие, господин попечитель, да, - поспешно вмешался отец Савватий, поскольку увидел, что попечителя вот-вот занесет в сомнительную софиологию.
– Кого ни возьмешь - орел! Но не будем нарушать занятия, прошу вас пройти в канцелярию. Отец Таврикий, вы можете продолжать...
– Ухожу, ухожу, - засуетился Браго.
– Я так и знал, что помешаю. Храни вас Господь, мои юные друзья. Я верю, что мы еще встретимся в более радостной обстановке, в обновленной стране...
Ректор подхватил его под руку и повел к двери. Феликс Браго, когда шел, немного прихрамывал; отец Таврикий выждал, пока за ними закроется дверь, и занял свое привычное место.
– Сядьте, господа, - разрешил он лицеистам, которые встали опять, провожая попечителя.
... Оказавшись в коридоре, Феликс Браго остановился, достал из пластикового пузырька таблетку и бросил под язык.
– Все хуже и хуже, - пожаловался он Савватию.
– Я уж боялся, что не доберусь до вас.
– Все образуется, - ректор лучезарно улыбнулся, что далось ему с трудом при общей бороде и генеральной направленности мыслей и чувств.
– Пойдемте в наши хоромы. Подальше отсюда - если б вы знали, до чего мне надоели все эти феодальные моменты... Эта чертова ряса, - он захватил материю в горсть и с силой дернул.
– Эта убийственная пропаганда...
– Но все окупается, верно?
– заметил попечитель с некоторой насмешкой.
– Окупается. Но всех ведь денег не соберешь. Пора мне перевестись куда-нибудь поближе к людям, пожить в свое удовольствие - не подыхать же на сундуке со златом-серебром.
– Неужели так тяжко?
– Не то слово. Один, вообразите, пытался сбежать. Да бегали и раньше. Изловили на подступах к четвертой магистрали, еле успели.
– Вот как?
– зажегся попечитель Браго и даже приоткрыл от любопытства рот. Все, что было связано с попытками урвать для себя нечто сверх отмеренного жизнью, вызывало в нем искренний интерес.
– Что же с ним будет?