Сибирский спрут
Шрифт:
– Юра, иди спать, – позвала Женя сверху.
Я поднял глаза и увидел из-за цветастой занавески (ну какая же русская печь без занавески в цветочек?) Женю. Черные как антрацит волосы растрепались и делали ее еще красивее.
– Туши лампы.
Я задул все керосинки, потом сбросил одежду и забрался на печь. Нет, описать это нельзя… Теплая мягкая перина, обволакивающий жар от печных камней… Уют, спокойствие… Хоровод в моей голове стал еще быстрее, потом начал подниматься выше, выше…
И тут я почувствовал дыхание
– Юра, – прошептала она. И прохладная ладонь змейкой протиснулась к моей груди. Я с ужасом понял, что сейчас произойдет. И самое главное, совершенно не знал, как себя вести.
Я, знаете ли, не святой, не ханжа, не праведник. Бывало, что женщины сами хотели меня, бывало, набрасывались, что называется, как кошки. Случалось, что ими оказывались мои клиентки. Но спать с женщиной, муж которой оклеветан и в настоящий момент находится в тюрьме?
Ладонь Жени продолжила свое путешествие и остановилась на моем плече. Внезапно я понял, что, разумеется, не секс нужен был ей, во всяком случае, не в первую очередь. Жене необходима была защита. Ведь в короткий срок она лишилась поддержки мужа, а сегодня убили, может, единственного верного человека – Дмитрия Бондарева. Она искала защиты и находила ее только во мне. Что ж, защищать – моя профессия. Я дам ей эту защиту. Во всяком случае, сегодня…
Я повернулся на бок и обнял ее. Женя была удивительно податлива. Я крепко прижал ее к себе, гладил ее по волосам. Она прижалась ко мне всем телом и жадно впитывала мой голос, мои слова:
– Не волнуйся. Все будет хорошо. Что ты?.. Никто тебя не тронет. Все будет хорошо…
Она плакала, уткнувшись мне в плечо, кивала, опять плакала, а я говорил и говорил и сам начинал верить в то, что говорю…
А потом она подняла голову и хриплым голосом потребовала:
– Поцелуй меня.
Я дотронулся губами до ее щеки.
– Нет, не так. По-настоящему!
Женя обхватила руками мою голову и впилась в мои губы, словно намереваясь проникнуть внутрь моего черепа. Мне ничего не оставалось, как ответить не ее поцелуй. И еще, и еще… Женя тяжело дышала и постанывала, а потом в моей голове снова закружился хоровод, и я не мог понять, то ли это во сне, то ли наяву…
Вернувшись домой после разговора с Расторгуевым, губернатор Шварц засуетился.
– Маша! – крикнул он с порога жене. – Иди сюда.
Жена вышла из ванной, обеими руками прижимая к груди лохматый, дрожащий, пахнущий шампунем комок шерсти. Из складок розового махрового полотенца на Шварца смотрели два злобных черных глаза. Собачонка оскалила белые иголки зубов и тихо зарычала.
– Чего орешь? – заметила супруга. – Джульку нервируешь. В ее положении ей нельзя нервничать.
Она чмокнула собачонку в мокрую пуговицу носа.
– В ее положении? А в моем положении нервничать можно? –
– Толя, что случилось? – изумилась супруга.
– «Случилось, случилось», – ворчливо передразнил Шварц. – Не могу больше так! Все, хватит с меня! Уеду, ей-богу, плюну на все и уеду! Сколько можно так жить: выкручиваться, рисковать, всего бояться? Господи, за что? За что мне такие муки? Почему в этой стране все не как у людей, а? Почему в Германии губернатору никто стволом в морду не тычет, господи?!.
Продолжая стенать, Шварц стащил с себя туфли, пиджак, галстук, бросил все на пол, в носках прошлепал в кабинет и рухнул на кожаный диван лицом вниз.
– Маша! – снова крикнул он через некоторое время, не обнаружив подле себя любящей супруги.
– Чего?
– Сюда иди!
– Толя, я занята.
Из спальни доносилось тихое жужжание. Шварц сполз с дивана и доплелся до спальни.
Жена сушила феном рыжую кудлатую пекинеску Джульку.
«Тьфу! Правду говорят, что каждая собака похожа на своего хозяина. Вылитая Машка, черт меня возьми!» – подумал Шварц, невольно сравнивая физиономии собачонки и жены.
Шварц плюхнулся на широкое ложе, так что водяной матрац под его грузным телом заходил ходуном.
Джулька взвизгнула.
– Толь, ну нельзя же так бабахаться, в самом деле! Ты ее потревожил.
– Меня скоро убьют, – ответил Шварц.
– Ты это третий год говоришь, – ничуть не испугалась супруга.
– Сегодня один запер в своем кабинете и в рожу мне пистолет наставил.
– Свинья, никакого уважения, – согласилась жена. – Чего хотел?
– «Чего, чего»… А чего все они хотят? Чтобы я конкурентов придушил.
– А ты?
Шварц в ответ тяжело застонал.
– Все-таки ты бесхарактерный, – пожала плечами жена. – Я не знаю, как ты так позволяешь им с собою обращаться?
Слушая супругу, Шварц тихо скрежетал зубами.
«Тебя бы, умную такую, на мое место!» – хотел он ответить со злостью, но осекся.
Супруга вдруг представилась ему в новом свете: в пудреном парике, с мушками на разрумяненном лице, в кринолине с голубой муаровой орденской лентой через плечо, она объявляла свою монаршую милость коленопреклоненным гвардейцам.
«М-да, – подумал про себя Шварц, – пожалуй, эта навела бы железный порядок».
– В общем, Маша, придется тебе в Мюнхен полететь, – сказал он вслух.
– Зачем?
– Останешься там, пока от меня сигнал не поступит, что все в порядке.
– Не хочу я в Мюнхен, что мне делать среди немцев? Ох, господи, да не поеду я! – возмутилась супруга. – Да меня от одного немецкого языка тошнит!
Обладающий типичным немецким характером, Шварц никак не прореагировал на такой оскорбительный выпад. Приобретенная русская леность мешала. Он только перевернулся на другой бок, чтобы лучше видеть жену.