Сибиряк на НевеРассказы
Шрифт:
Беру фото, на котором женщина сортирует снаряды, смотря на них слегка затуманенным взглядом. Она знает, что они несут смерть фашистам, и поэтому-то она так тщательно проверяет их. Это ее месть за мужа, погибшего в бою.
Я вижу на фото двух деятельных, опытных работниц, одна из которых проверяет автомат, другая налаживает диск. Тонкие косички спускаются по худым плечам. Им вместе нет и тридцати лет. Теперь они выросли, я не знаю их жизни, но они, верно, вспоминают то далекое время, когда через их ловкие маленькие руки проходило смертоносное оружие.
А лицо работницы с хлебозавода! Прошли страшные дни, когда на улицах падали голодные люди. И все равно хлеб остался для ленинградца не просто обыкновенным продуктом. Он тоже символ испытаний и общих бедствий, пережитых великим коллективом жителей города. И лицо у женщины, несущей
Сколько этих лиц солдат, доноров, рабочих, матросов, командиров!
Когда смотришь фильм «Русское чудо» Торндайков, то видишь огромную галерею — лица тружеников, создававших Советское государство.
Когда я вспоминаю ленинградцев — защитников города, я тоже вижу неисчислимые лица людей, не жалея сил отдававших себя долгу защиты города Ленина.
Не полон будет памятник славы Ленинграда, если как-то не будут отражены в нем на память грядущим поколениям правдивые облики ленинградцев, участников девятисотдневного сражения.
Помимо неустанного труда в окопах, на кораблях, на батареях, в небе, на земле, на воде и под водою, на заводах и фабриках, в домах и на полях, — всюду люди города-фронта показывали еще искусство воевать, поражать противника самыми новыми приемами, самыми удивительными неожиданностями.
Это искусство войны помогло разгромить фашистов под Ленинградом в январе 1944 года.
…Однажды, уже после окончания войны, были мы с Виссарионом Саяновым у маршала Говорова. Леонид Александрович, как известно, вступил в командование войсками Ленинградского фронта, будучи генерал-лейтенантом артиллерии, в 1942 году.
Его замечательному таланту многим обязан город Ленина, потому что Говоров взял на себя руководство контрбатарейной борьбой и под его руководством ленинградские артиллеристы подняли на большую высоту артиллерийскую науку.
Поражая вражеские батареи, артиллеристы сохранили город от разрушения, спасли его исторические здания и многие жизни жителей. Они в решающих боях разгромили все немецкие укрепления, стерли с лица земли технику и живую силу врага, проложили путь к решительной победе.
Разговор с маршалом зашел о временах ленинградской блокады. Говоров рассказывал многие подробности военных событий того времени. Он был суровый, молчаливый человек громадных знаний, строгой дисциплины. Но когда увлекался беседой, он становился прекрасным рассказчиком.
Саянов спросил его:
— Скажите, пожалуйста, Леонид Александрович, можете ли вы назвать случай особого действия ленинградской артиллерии по защите города от варварских обстрелов?
Говоров подумал, потом пошел к столу, достал из ящика панку, вынул из нее два больших листа, на которых были какие-то схемы. Эти листы он положил перед нами. Помолчал, как бы вспоминая что-то, и заговорил медленно, взвешивая слова, как всегда:
— Отвечаю на ваш вопрос. Пятого ноября 1943 года Андрей Александрович Жданов сказал мне после моего очередного доклада о положении на фронте: «Как бы это сделать, чтобы немцы не очень били по городу в день праздника? Седьмого ноября народу на улицах больше обычного, и жертвы неизбежны. Они, конечно, хотят испортить нам праздник и будут вести огонь с предельной жестокостью. Нельзя ли что-нибудь сделать, помешать им в этом?» И я сказал ему тогда: «Немцы Седьмого ноября не сделают по городу ни одного выстрела!» — «Как так? — начал было Жданов, но, взглянув на меня — его, видимо, поразила моя прямота и уверенность, — он улыбнулся и сказал только: — Я вам верю!» Я ушел от него и начал думать. Думал я вот над этими бумажками. Посмотрите. Я накладываю прозрачную бумагу со схемой на эту, побольше, что на толстой бумаге. Видите, как совпадают точно, почти точно совпадают повсюду эти условные знаки? Нижняя схема — это схема расположения немецких батарей — сделана нами, данные добыты всеми видами нашей разведки. Видите, мы довольно точно знали все три позиции каждой батареи: настоящую, ложную и резервную. Кроме того, в нашем распоряжении были сведения о расположении пехотных позиций, аэродромов, железнодорожных станций, штабов, наблюдательных пунктов и так далее. По иным целям мы еще не стреляли, чтобы не спугнуть противника, хотя держали под прицелом его болезненные точки. И сами имели такие батареи, которые стояли на позициях, будучи хорошо замаскированными, и поэтому не были отмечены противником. Он и не подозревал об их существовании. И вот был разработан подробный план, который начал приводиться в действие ночью шестого ноября. Спокойно спавшие фашисты были неприятно разбужены, когда совершенно неожиданно мы начали громить вражеские батареи, аэродром в Гатчине, полный самолетов, бить по штабам, но перекресткам, по наблюдательным пунктам, по эшелонам на станциях. Все сильнее и болезненнее были наши удары. И враг наконец раскачался, начал отвечать во всю силу. Уже к шести утра немецкая артиллерия яростно била по известным им батареям и судорожно засекала новые, о которых не знала. Так всю ночь и утро длился этот поединок. Немцы бросали свои залпы, перенося их с одной цели на другую. И когда мы открыли огонь на подавление, немцы ввели резервные артиллерийские дивизионы. К полудню двадцать четыре немецкие батареи неистовствовали. Тогда я дал приказ начать действовать морякам, морской артиллерии. После такого оглушительного поединка немцы стали постепенно сдавать. Их огонь наконец совсем стих, и только отдельные орудия еще продолжали огрызаться. Но все снаряды ложились только в расположении нашей обороны. Ленинградцы слышали всю эту пальбу, грохот стоял над городом, но снарядов немецких нигде не наблюдалось на улицах, и все удивлялись: что произошло, что немцы не обстреливают город? День прошел без приключений. Вечером Жданов увидел меня, радостно сказал: «Поздравляю! Артиллерия сдержала слово. Ни одного снаряда в Ленинграде за весь день не упало. Как вы это сделали?» Я рассказал ему о предпринятой операции. Он сказал: «С такой артиллерией мы можем совершить большие дела…» А мы тогда готовились к разгрому немецких позиций под Ленинградом. Как вы знаете, войска Ленинградского фронта совершили большое дело — освободили Ленинград, далеко прогнали фашистов от города. А этот случай показывает, как артиллеристы своим искусством защищали и сохраняли Ленинград!
Говоров довольно усмехнулся в свои короткие усы и добавил:
— По Берлину первые выстрелы сделали артиллеристы-ленинградцы. Они заслужили эту честь!
Кукушка
Рубахин работал на столбе уверенно, как всегда. Привычно он ощущал кошки, которые вонзились в столб и держали его на весу, привычно осматривался со своей высоты и видел внизу грузовик, на котором лежали запасное колесо, пустой бидон, веревки и тряпки. Сизов возился с мотором, Пахомов выбирал инструменты из ящика. Вокруг был знакомый пейзаж, много раз уже виденный. Вдали возвышались замаскированные цистерны какого-то склада, высокие желтые заборы с грибом для часового на углу, насыпь, несколько маленьких домиков в тени одиноких пыльных деревьев, асфальтированная дорога, кончавшаяся шлагбаумом с будкой.
В утреннем прохладном ветерке уже ощущалось приближение осени, и если бы не эти порванные обстрелом провода, он, линейный монтер Рубахин, нашел бы все обыкновенным. «Работай, посвистывая себе под нос, не первый раз делаешь такое!»
По дороге брели одинокие прохожие, пробегали грузовики, где-то там, у дальних холмов, рокотали пулеметы, а если круто повернуть голову, можно увидеть в синеватой дымке море городских домов, над которыми возвышаются трубы.
Из труб тянутся длинные полосы пестрого дыма, как на школьной картинке, которую дочка раскрасила цветными карандашами. «Она у меня художница будет», — подумал Рубахин. Во время работы мысли у него были только самые легкие, так как все внимание уходило на другое.
Как началось это, он понял не сразу. Сначала до его ушей дошел какой-то чужой, нарастающий звук, от которого голова ушла в плечи; потом дикий грохот раскатился вокруг, и ему показалось, что он летит куда-то. Но вот он пришел в себя, и только огромное сизое облако, ползшее к небу, да тошнота, подступавшая к горлу, сказали ему, что случилось.
Потом он услышал крики. Напрягая слух, он разобрал, что ему кричал Пахомов, приложив ладони ребром к губам: «Рубахин, слезай! Слезай сейчас же!» Крик был настойчивый и испуганный.