Шрифт:
Карен Симонян
Сицилианская защита
Перевод Р. Кафриэлянц
Новую книгу известного армянского прозаика Карэна Симоняна составили три повести.
Из будничных дел, забот, событий и настроений, описанных в повестях "Сицилианская защита" и "До свидания, Натанаел!", складывается представление о нашем современнике, любящем труд, семью, землю, осознающем свой долг перед собой, обществом и временем.
За фантастическим сюжетом третьей повести "Аптекарь Нерсес Мажан" скрывается обеспокоенность автора нравственной
Посвящаю Анаиг
Автор
ГЛАВА ПЕРВАЯ
У каждого в этом мире есть кто-нибудь самый близкий.
Товарищей и друзей может быть сколько угодно, и к тому же, потеряв одних, не трудно обрести других. А близкий тебе душой, как правило, единственный в жизни. Он не всегда рядом, чаще держится в стороне, не докучает своим присутствием.
Таким человеком для меня был мой дядя по материнской линии.
Близкий часто уступает свое место другим, уверенный, что в самые трудные минуты ты вспомнишь о нем, искать будешь именно его. А едва найдешь, он всепрощающе-улыбнется и спросит:
– Давно не показывался... Какие новости?..
Не снимая плаща, я сел на низкую тахту, заваленную подушками разных цветов и размеров.
– Наконец-то вспомнил,- сказал дядя.
Он стоял передо мной - руки в карманах халата, ноги расставлены. Строгий вид его не вязался с улыбкой на тщательно выбритом и припудренном лице.
– Ну, что сидишь в плаще? Снимай!
– он потер широкой ладонью глаза.-Чем бы тебя угостить?
– Не надо ничего,- отказался я и, сняв плащ, кинул его на подушки.
Не обращая внимания на мой отказ, дядя прошел в соседнюю комнату. В зеркале напротив я следил за его неторопливыми движениями. Приподняв полы халата, Акоп Терзян присел перед буфетом.
– Вчера Джуля была, - услышал я под звон посуды.
Джуля - дочь моего дяди.
– Как я ни противился, настояла на своем. Вконец умаялась у газовой, плиты, бедная девочка.
"Бедная девочка", которой было уже лет тридцать, работала в райкоме.
– Наготовила, напекла всего. И отменно, надо сказать.Дядя вошел в комнату, леся две тарелки в руках. Поставил их прямо на тахту, снова, хотя был вовсе не сонливого десятка, потер ладонью глаза, чуть помолчал и добавил: - Сверху - шоколад... А начинка ореховая. Ты ведь любишь с орехами?
– Дядя,- не ответив на его вопрос, спросил я,- почему ты развелся?
Акоп Терзян помрачнел.
– История эта, сын мой,- сказал он, помедлив,- сложнее, чем ты можешь предположить.
Сказал и огромной ладонью заслонился от света.
Я подошел к письменному столу, наклонил абажур настольной лампы. Дядя опустил руку. Потом порылся в карманах халата, извлек оттуда пачку "Шипки".
– Ты все еще не куришь?
– спросил он.
– Не курю.
– Очень хорошо.. И не начинай. Ничего заманчивого. Просто дурная привычка.
Он
– Дядя, жена твоя сама ушла?
Акоп Терзян приблизился к столику в углу. Склонился над шахматной доской.
– Жена моя...
Кончиками пальцев он приподнял черного коня за гриву и переставил его на другую клеточку.
– Сейчас я открою тебе тайну, очень удивишься.
– Он погремел коробкой спичек. И всегда готовые загореться темные головки весело застучали.- Я когда-то в рот не брал папиросы. Ребята на рабфаке все пытались совратить меня, но я был тверд. А женился, и медовый месяц не прошел, как стал уже заядлым курильщиком. Скажешь, почему?..
– Почему?
– машинально спросил я.
– Жена приучила.
Он глубоко затянулся и подошел теперь к белым фигурам. Взял ладью, переставил ее на ту горизонтальную, где недавно стоял конь черных.
– Жена курила одну за одной, - продолжал он.
– Поневоле и меня втянула. Странно, правда? Почему ты не ешь? Смотри, пожалуюсь Джуле, что и не попробовал ее торта...
– Дядя, а когда она уходила, хоть записку тебе оставила?
– Записку? Какую еще записку?
Дядя раздавил в пепельнице окурок сигареты и одним движением руки смел с доски все шахматные фигурки.
Белая королева скатилась со стола и, проделав круг на полу, замерла у моих ног.
– В те времена были эдакие женщины, - в голосе дяди прозвучала нотка усталости, - обручальные кольца они считали признаком мещанства. Красивые прически - тоже. С утра и до ночи произносили речи. И курили хуже извозчиков. Только разве что не ругались, как мужчины. И им казалось, так они утверждаются в равноправии с мужчинами.
– Дядя, когда она ушла, тебе было очень тяжело?..
– Да нет, - пожал плечами Акоп Терзян.
– Я был к этому подготовлен. У нас уже не было другого выхода.
– Наверное, это страшное дело - быть покинутым?
– заметил я.
– Поначалу - да. А потом, привыкаешь. Я ведь вот уже четверть века один. Первое время было сложно. Даже постель не убирал. Но понемногу все уладилось.
Акоп Терзян обхватил голову руками. Голос его звучал глухо, словно издали.
– И сейчас ты доволен?
– Чем?
– спросил мой дядя.
– Одиночеством?..
– А что мне остается, коли вынужден? Никакого другого выхода не нашел, пришлось смириться с судьбой. Ну, а о довольстве или недовольстве какая уж тут может быть речь?
Я обтер ладонью грушу..
– Мытые,- сказал дядя.- Сам мыл.
Я поднялся и стал ходить по комнате. Тень моя то уменьшалась, та делалась такой огромной, что, уже не умещаясь на противоположной стене, переламывалась и расползалась по потолку.
Мы долго молчали.
– Пойду,- неожиданно решил я.
– Спешишь?..
– Пойду,- повторил я,- спокойной ночи.
Дядя недоумевающе посмотрел на меня и покачал головой.
В коридоре было темно. Я стал ощупью отыскивать ручку двери.