Сицилиец

Пьюзо Марио

— Андолини признался в своих грехах, — сказал Гильяно, — к тому же он не сделал из пулемета ни единого выстрела. Дон Кроче обвел его, как и меня, вокруг пальца.

Пассатемпо был все-таки до крайности туп.

— Но я убил не меньше ста человек, — недоумевал он, — и все всегда было в порядке. И в Джинестре-то это было добрых два года тому назад. Мы уже семь лет как вместе, это был единственный раз, когда я тебя ослушался. Дон Кроче мне резонно объяснил, что ты не очень-то расстроишься. Просто из-за своей

мягкости сам бы ты никогда этого не сделал. И потом — несколькими покойниками больше, несколькими меньше, какая разница, в первый раз, что ли? Тебя-то ведь я не предавал.

Гильяно понял, что заставить этого человека понять всю чудовищность и гнусность его поступка — безнадежно. А с другой стороны, чем он сам лучше? Разве за эти годы не посылал он людей на такие же преступления? Казнь парикмахера, распятие лжесвященника, похищения, безжалостное истребление карабинеров, жестокие расправы со шпионами? И если Пассатемпо родился и вырос животным, то кем же является он, герой Сицилии? Все в нем протестовало против этой казни. Он сказал:

— У тебя еще есть время принести покаяние Господу. Становись на колени и молись.

Все отступили от Пассатемпо — он стоял один посреди пустого пространства. Он сделал вид, что опускается на колени, и вдруг его короткое сильное тело метнулось в сторону Гильяно. Тот шагнул навстречу ему и нажал на спусковой крючок своего автомата. Пули продырявили тело Пассатемпо, и оно упало вперед, задев в своем падении Гильяно. Тот отпрянул в сторону.

А днем патруль карабинеров обнаружил труп Пассатемпо на горной тропе. К нему была приколота записка: «ТАК УМРЕТ ВСЯКИЙ, КТО ПРЕДАСТ ГИЛЬЯНО».

Книга V

Тури Гильяно и Майкл Корлеоне

1950

Глава 24

Майкл спал крепким сном и вдруг проснулся. У него было такое чувство, точно он выбрался из глубокого колодца. В комнате стояла кромешная тьма: он ведь закрыл деревянные ставни, отгораживаясь от бледно-лимонного света луны. Кругом царила тишина — ни звука, лишь стучало его сердце. И однако же он чувствовал, что кроме него в комнате еще кто-то есть.

Он повернулся на бок, и ему показалось, что на полу рядом с кроватью что-то лежит — более светлое, чем окружающая чернота. Он протянул руку и включил ночник. Более светлым пятном оказалась голова черной мадонны. Он решил, что, должно быть, она свалилась со стола и грохот падения разбудил его. Напряжение сразу исчезло, и он облегченно улыбнулся. В эту минуту он услышал у двери легкий шорох. Повернувшись на звук, он различил в темноте, куда не достигал оранжевый свет лампы, темное узкое лицо Аспану Пишотты.

Пишотта сидел на полу, привалившись к двери. Рот под тоненькими усиками победоносно склабился, словно Пишотта хотел

сказать: хороши же ваши охранники, здорово вы охраняете ваше святилище.

Майкл взглянул на лежавшие на ночном столике часы. Было три часа ночи.

— Несколько необычное время для визита — чего это ты тут дожидаешься? — спросил он.

Спустил ноги с постели, оделся и открыл ставни. Лунный свет, точно призрак, появился в комнате и тотчас исчез.

— Почему ты меня не разбудил? — спросил Майкл.

Пишотта подкатился к его ногам, точно змея, поднявшая голову и приготовившаяся укусить.

— Я люблю смотреть на спящих. Они иногда во сне выбалтывают тайны.

— Я тайн никогда не выбалтываю, — сказал Майкл. — Даже во сне.

Он вышел на балкон и, видя, что Пишотта следует за ним, предложил ему сигарету. Они закурили. Майкл слышал, как захрипело в груди Пишотты от сдерживаемого кашля, да и костлявое лицо его в свете луны было мертвенно-бледным. Оба молчали. Затем Пишотта спросил:

— Завещание-то вы все-таки получили?

— Да, — сказал Майкл.

Пишотта вздохнул.

— Тури доверяет мне, как никому на свете: он доверяет мне свою жизнь. Ведь только я сейчас могу его разыскать. А вот свое Завещание он мне не доверил. Оно у вас?

Майкл ответил не сразу. Пишотта расхохотался.

— Вы совсем как Тури, — сказал он.

— Завещание — в Америке, — сказал Майкл. — Оно в безопасном месте, у моего отца.

Он не хотел, чтобы Пишотта знал, что Завещание еще плывет в Тунис; просто не хотел, чтобы кто-либо знал об этом.

У Майкла вертелся на языке вопрос, но он не решался его задать. Ведь только одним можно было объяснить столь таинственное появление Пишотты. Только одна причина могла побудить его пойти на риск и прорваться сквозь охрану, окружавшую виллу, — а может быть, он вовсе не прорывался, его пропустили? Так или иначе, это могло объясняться лишь тем, что Гильяно наконец готов появиться.

— Когда же будет здесь Гильяно?

— Завтра ночью, — сказал Пишотта. — Но не здесь.

— А почему? — спросил Майкл. — Тут вполне безопасно.

Пишотта рассмеялся.

— Но я-то ведь прошел сюда, верно?

Это было действительно так и не могло не вызвать у Майкла раздражения. И снова мелькнула мысль, не пропустила ли Пишотту охрана по приказу дона Доменика, а может быть, его даже довели до самого дома.

— Об этом решать самому Гильяно, — сказал он.

— Нет, — сказал Пишотта. — Я должен решать за него. Вы обещали его родным, что он будет в безопасности. А дон Кроче знает, что вы тут, да и инспектор Веларди тоже. У них всюду шпионы. Что вы тут надумали устроить для Гильяно? Свадьбу? День рождения? Похороны? Чего туману-то напускать? Вы думаете, мы здесь на Сицилии все сплошь ослы?