Сицилия. Сладкий мед, горькие лимоны
Шрифт:
Утро следующего дня было солнечным и ветреным. Пришло время собираться в дальний путь. Жажда приключений овладела мною, и я с нетерпением, хотя и не без мрачных предчувствий, ожидал продолжения. Ведь минуло уже лет пять, как мне доводилось много ездить, да и неизвестность несколько пугала. Но дорога манила, и перед моими глазами одна за другой проносились разные картины. Салеми, Корлеоне, Муссомели, Кальтаниссетта, Энна, Адрано, Катания… Сказать по совести, все эти названия оставались для меня лишь точками на карте. Мы с Томом не забирались в глубь острова, и, хоть я прочитал про Сицилию все, что смог достать, представления о том, что находится вдали от побережья, не отличались разнообразием. Возможно, я лишен воображения, но, по правде говоря, мне не хотелось ничего представлять
Так писал о Сицилии Феокрит более двух тысяч лет тому назад, и я решил: то, что понравилось Феокриту, понравится и мне.
Моя «Моника» с двигателем объемом сто двадцать пять кубиков — ярко-алая, будто ногти проститутки, гладкая и блестящая. У нее несколько хрипловатый голос, как у певца, который перебрал виски и сигарет. Она была моей спутницей в прежних путешествиях, и ей предстояло снова выступить в этой роли. Перед поездкой я прошел «интеллектуальный тренинг»: читал «Одиссею», ибо события, описанные в поэме, происходят, если верить авторитетным исследователям, на Сицилии или вблизи нее. Я идентифицировал себя с великим путешественником, особенно в тот момент, когда он собирался в путь. «Одиссей… сидел, положив руки на рулевое весло, и обдумывал свой маршрут». Я сел на «Монику» и, подражая Одиссею, недолго оставался недвижим, положив руки на руль. Как и он, я обдумывал свой маршрут.
Через двадцать минут пути мне пришлось съехать на обочину и уткнуться носом в карту. Возле меня затормозила машина, и стекло опустилось.
Пожилой водитель вежливо поинтересовался, не нужна ли мне помощь. Его жена, сидевшая рядом, улыбнулась, словно желая подбодрить меня.
— Это дорога на Салеми? — спросил я.
— Нет, — улыбнулся мужчина. — На Мазара-дель-Валло. Поезжайте за мной. Я покажу вам правильный путь.
Вместе с провожатым мы вернулись в Марсалу, а потом выехали на другую дорогу. Наконец он остановился и высунулся в окно.
— Поезжайте прямо, никуда не сворачивая, — показал мне старик. — Здесь невозможно заблудиться.
С этими словами он развернулся и отправился обратно в Марсалу, я же двинулся в сторону Салеми и Корлеоне, поражаясь безграничной человеческой доброте. И тут меня захлестнула волна оптимизма. Вперед! На восток! Жизнь прекрасна!
Было здорово снова оказаться в седле, хоть и несколько тревожно. Я не садился на скутер с тех пор, как в 2002 году закончил свое грандиозное путешествие по материковой Италии, из Мелито-ди-Порто-Сальво на юге до Турина на северо-западе, да и моя «Весла» была уже явно не первой молодости. Я благодарил судьбу за то, что дорога в Салеми была почти пустой: мне не хотелось демонстрировать настоящим водителям автомобилей и скутеров свое несоответствие титулу «рыцарь дорог».
«Моника» вела себя безупречно, несмотря на тяжелый и необычный груз. Помимо отнюдь не худенького англичанина, ей пришлось тащить большой рюкзак, в котором лежало все мое туристическое добро. Он помещался между рулевой колонкой и седлом и удерживался на месте моими коленями. На нем располагался рюкзак меньшего размера, в котором лежали карты, записные книжки, ручки, книги, камера и прочее снаряжение, с помощью которого я должен был выглядеть как серьезный исследователь.
Дорога на Салеми разворачивалась передо мной наподобие серой ленты, вьющейся по земле и похожей на безбрежное море. Она простиралась вплоть до низкого горизонта, разделенная на прямоугольники, квадраты, шестиугольники и прочие фигуры с прямыми сторонами, слившиеся вместе и в большинстве своем покрытые яркой, свежей зеленью. Это росло будущее вино. То тут, то там и зеленую пену врывались золотистые, песочно-коричневые пшеничные поля и серебристо-серые плантации олив. Но все же в ландшафте между Марсалой и Салеми явно доминировали виноградники — их шеренги, взводы, дивили, марширующие в четкой последовательности один за другим. Издали они казались ровными и плоскими, а вблизи становилась заметна подвижная, колышущаяся листва.
В 1926 году Гарри Морли так описывал эти земли вокруг Марсалы: «Ты попадаешь в страну, которая кажется тебе одним сплошным виноградником». С тех пор мало что изменилось. «Но это сравнительно современные виноградинки, и такое впечатление, что их возделывают не сицилийцы, а иностранцы. Здесь растет виноград, из которого делают свое вино Ингхэм-Уайтекеры, Флориос и Вудхаус».
Колоссальное безлюдное пространство казалось безграничным. Я не заметил ни одного человека. Здесь вообще ничто не напоминало о присутствии людей — не было ни домов, ни машин. Несмотря на очевидные признаки интенсивного ухода, виноградники навевали мысли об одиночестве и заброшенности. Нигде не просматривались ни радующие глаз виллы, ни фермерские дома, ни живописные деревушки, украшающие вершины холмов в пригородах континентальной Италии.
Постепенно я привык к этой пустоте, и меня захватила ее ни на что не похожая красота. В ней было столько величия, что у меня перехватывало дыхание. Я ощущал безграничность пространства, а ближайшие к дороге поля являли собой такой порядок, что невольно вспоминались картины Мондриана. Казалось, внешний пейзаж раскрывает пейзажи внутренние; происходило то, что характерно для картин художников-абстракционистов и на что не способна образная живопись. Это была странная смесь примитивизма и современности, чрезвычайной ухоженности и безликости. Пейзаж одновременно и открытый, и непроницаемый. Едва тащясь — сначала час, а потом и второй, я начал чувствовать себя муравьем, вознамерившимся перейти пустыню.
И действительно, я ехал очень медленно. Не только потому, что лишь постепенно восстанавливал свои водительские навыки и приобретал прежнюю форму, но еще и из-за чертовски холодного, пронизывающего ветра. Где же хваленое теплое солнце и приятный, освежающий ветерок, о которых я мечтал, планируя это путешествие? Ау? Создавалось впечатление, будто пронизывающий ледяной ветер, замораживающий душу и тело, выходит прямо из кондиционера. Я был счастлив, что верхняя часть моего туловища защищена футболкой, рубашкой и легкой мотоциклетной курткой, и сожалел, что не надел чего-нибудь теплее джинсов, — нижнюю половину буквально сводило от холода. Хорошо, что хоть голова была защищена шлемом.
Теоретически закон уже в течение нескольких лет обязывает итальянских мотоциклистов носить шлемы, но сицилийцы, в отличие от англичан, похоже, не склонны чтить букву закона. Мотоциклисты в шлемах составляли явное меньшинство. Когда я живописал своему брату Тому преимущества путешествия на скутере — простота транспортировки, возможность наслаждаться ароматами, солнцем, освежающим бризом и так далее, — я между прочим заметил, что иногда смогу ездить без шлема. Он разразился хохотом и с присущей ему практичностью заметил, что если я упаду (а этого никак нельзя исключать), то могу удариться или даже сломать челюсть и мой главный исследовательский инструмент окажется бесполезным. Поняв, что он прав, я экипировался по всем правилам.
Пытаясь спрятаться от ветра и обнаружить хоть какие-то признаки пребывания человека в этих местах, я свернул на одну из боковых дорог, обозначенных на карте переплетением нитей между главными трассами. Мне сразу полегчало и повеселело. Я катил на «Монике», жизнерадостный и беззаботный, размышляя о том, что ждет меня впереди. То, что открывалось моему взору, вызывало возбуждение и любопытство. Во время нашего с Томом путешествия мы ограничились побережьем, и теперь увиденное поражало новизной. Сколь бы ни терялся я в безлюдных просторах, мною двигало желание изведать диковинное, сулящее новые вопросы и ответы.