Сид и Ненси

Он родился в несчастливый день, 13-го числа, в пятницу. Суеверные люди посчитали, что и вся жизнь его впредь будет такой же несчастливой. Они были недалеки от истины.

Когда его несчастная мать, задыхаясь от родовых мук, взглянула на появившегося перед ней младенца, она вскрикнула от ужаса. Ребенок оказался скрюченным, с головой, неуклюже завернутой набок, со слишком короткими ручонками и правой ногой, на полсантиметра короче левой. Этот маленький урод, еще не понимая, кто он на самом деле и что происходит вокруг него, громко орал и никак не хотел успокаиваться. Она с ужасом представила, как отец мальчика увидит его, и внутри у нее все похолодело. Он убьет ее, непременно убьет! Когда увидит маленького уродца, то придет в ярость и не сможет совладать с собой. Мало того, что ей и так приходится каждый день терпеть побои и издевательства, теперь же муж будет вымещать свою злобу и на маленьком сыне! Если бы свершилось чудо, и мальчик мог бы умереть прямо сейчас, так и не узнав ничего об этом жестоком мире! Да нет, куда там! Орет как сумасшедший, шевелит едва заметными ручонками, вертит маленькой головкой на кривой шее! Сердце ее забилось чаще, она задыхалась все сильнее и наконец, перестав реагировать на кричащего мальчика и суетящихся вокруг нее врачей, рассталась с бренным миром. И, как только на экранах всех приборов появилась прямая линия, и врачи поняли, что надежды уже нет, ребенок вдруг странным образом притих, словно понял, что расстался с тем дорогим и единственным, что открыло ему дверь в эту жизнь, а теперь лежало рядом, медленно остывающее. Свою жизнь она отдала ему, а сама ушла в тот странный, недосягаемый мир, откуда совсем недавно пришел он.

Когда отцу ребенка вынесли его на руках и сообщили о смерти жены, тот поначалу не выразил никаких эмоций. Затем, когда он взглянул на мальчика, лицо его посуровело, на нем залегли глубокие резкие складки. Потом он, ничего не сказав, отвернулся к стене и так стоял несколько минут. Врачи думали, что он плачет. Но, когда он повернулся к ним, лицо его было совершенно сухим. Жизнь закалила этого крепкого сорокалетнего мужчину как сталь, и ни улыбка, ни слезы давно уже не появлялись на его лице.

С самых ранних лет Сидор ощутил всю тяжесть и несправедливость жизни. Ходить он научился только в три года, а до этого времени его носила на руках старшая сестра Аня. Отец Сидора, Виктор, работал в тяжелых условиях на угольной шахте, домой приходил поздно, а в дни скудной зарплаты напивался вдребезги и в приступе белой горячки мог схватить малыша за руку или ногу и со всей силы ударить его о стену. В такие дни Аня всегда держалась начеку. Когда это случилось в первый раз, она едва успела вырвать малютку из рук обезумевшего отца, который уже всерьез намеревался раскроить сыну череп. С тех пор всегда, когда отец приносил домой бутылку водки и отнимал у дочери недоеденный за обедом кусок хлеба, она понимала, что предстоит тяжелый вечер. Она поскорее брала маленького братишку на руки, уносила его в свою комнату в мансарде, запиралась там и как могла успокаивала плачущего Сидора. Она знала — через несколько минут отец начнет стучать в дверь тяжелым кулаком и громко кричать, чтобы его впустили. Она также знала, что он пришел именно за Сидором, думая, что именно он виноват во всех его бедах и несчастьях. "Открывай, маленькая стерва, — кричал он. — Я знаю, этот маленький уродец с тобой. Я слышу его мерзкий голос. Открывай, слышишь! Открывай, и я убью его! Открывай быстро, не то вынесу дверь!" — и тут он срывался на невообразимый мат, смешивая одни слова с другими, так что Аня в ужасе дрожала и пыталась заткнуть уши себе и брату. Впрочем, Виктор только грозился вынести дверь, так как знал, что Аня каждый раз подпирает ее изнутри старым креслом и еще приставляет ржавую железную кровать. Поэтому, наоравшись и отбив о дверь все кулаки, он шел к себе в темный и грязный чулан, и уже через несколько минут оттуда доносился его громкий храп, а наутро он вставал хмурый и, ни слова не говоря о вчерашнем, отправлялся на работу. Пару раз люди из городка вызывали полицию, но та так и не смогла ничего добиться. Несколько раз в такие дни в дом приходила бабушка Ани и Сидора, теща Виктора, единственная на свете, кто мог его успокоить. Но такие визиты случались нечасто. Все остальные вечера дети проводили в страхе за отца и за себя.

Поскольку Виктор целыми днями был занят, Ане приходилось самой все время ухаживать за братом, заменяя ему мать. Ей было невыносимо тяжко смотреть на этого маленького хромоножку со скрюченным тельцем и странно вывернутой головой, на его бесконечные мучения в попытках встать на ноги. Но она делала все, чтобы ребенок рос и развивался как можно более нормальным. В пять лет она наконец позволила ему выйти из дома, чтобы он мог поиграть с другими детьми. И тут же пожалела об этом. Все окрестные мальчишки, собравшись в одну шайку, дружно принялись издеваться над мальчиком.

— Эй, крошка Сидди, иди сюда! Эй, смотрите, вон идет калека Сид! Эй, хромоногий! Бей хромоногого Сида!..

"Хромой Сид", "крошка Сидди" — все эти прозвища так пристали к Сидору, что никто уже не называл его полным именем. Только Сид — мелким, грязным, обидным, как ему казалось, словечком. Он ненавидел и его, и всех этих оборванных ребят, которые поначалу просто обзывали его, затем перешли к пинкам и толчкам, а уже потом в него полетели камни. Целились главным образом в голову и в короткую ногу. Отлично! Так держать! Пусть знает, маленький хромоногий ублюдок, кто здесь главный!

— Эй, смотрите-ка, кто идет! Крошка Сид!

Сид замер в нерешительности, глядя на кучку мальчишек, которые, увидев его издалека, принялись громко гоготать и заранее набирать в карманы камней потяжелее. Было раннее утро, туман еще покрывал лощину, и потому Сид не сразу заметил их издалека и не обошел большим полукругом, как он делал всегда. А когда заметил, было уже поздно. Компания из пяти ребят ждала его на развилке дорог, ведущих из деревни к холму и к соседнему поселку, под большим раскидистым дубом. Он стоял некоторое время, думая, не позвать ли ему на помощь, раз уж избежать встречи все равно теперь не удастся. Но вряд ли кто придет ему на помощь. В это время большинство людей во всей округе еще крепко спало, а те, кто не спал, вряд ли помогли бы ему — у них были более важные дела. Бежать смысла конечно не было, поэтому он решился — двинулся прямо навстречу мальчишкам. Идти он старался уверенной и твердой походкой, как его всегда учила Аня. Но при всей его сгорбленности и прихрамывании это выглядело довольно нелепо. Поэтому парни загоготали еще больше, а один из них даже швырнул камень, но не попал. Сид продолжал идти, припадая на правую ногу и дергая во все стороны левой ручонкой, в которой болталась корзинка с завтраком и крынкой молока с фермы миссис Моллинз, куда он ходил по поручению отца, которому было лень каждые выходные подниматься ни свет ни заря. Когда он поравнялся с мальчишками, они вдруг странным образом притихли и даже опустили руки с камнями. Видимо, они и правда были поражены тем, с каким спокойствием и твердостью этот "хромой малыш Сидди" шел им навстречу. Сид уже торжествовал внутреннюю победу, когда вдруг старший из мальчиков, самый наглый и задиристый, Эдди Мейрон по прозвищу Рыжий, подбежал к нему сзади и ногой выбил из его руки корзинку. Крынка раскололась надвое и молоко вылилось из нее на траву, сэндвичи с ветчиной, заботливо приготовленные Аней, покатились по земле, запачкавшись в пыли. Вся компания разом захохотала как сумасшедшая, а Сид повернулся к Эдди с лицом, перекошенным от гнева. Никогда прежде он не испытывал этого чувства и ни на кого по-настоящему не мог разозлиться, но ко всему, что касалось его сестры, он питал какой-то благоговейный трепет. Глядя на веснушчатую, с мерзкой улыбкой физиономию Эдди, он думал только о том, чтобы причинить ему самую сильную боль, какую он только способен был причинить, а лучше всего убить. Весь дрожа от ярости, он сжал правую руку в кулак и, если бы ударил Эдди, то непременно убил бы его. Но остальные мальчишки уже схватили его за руки и крепко держали.

— Эй, ребята, — выскочил вдруг вперед Нил Келлнер, маленький негритенок, которого никто не любил за его мерзкий и подхалимский характер. — А давайте подвесим его за ноги вон к тому дереву и пусть он висит там, как чучело, а мы будем кидать в него камни. Кто попадет в глаз, тот и победитель.

— Правильно! Так и сделаем! — дружно подхватили все остальные.

У Нила Келлнера была одна особенность: он был единственным черным из всей компании и, чтобы компенсировать этот, как ему самому казалось, недостаток, он все время затевал разные опасные игры, но сам никогда в них не участвовал. Когда вся компания попадалась, он тут же сваливал всю вину на других, а сам поскорее убегал, или же заранее сообщал взрослым обо всем, чтобы потом не оказаться виноватым. Нила не любили, все шпыняли его и каждый делал с ним что хотел, но, когда намечалось какое-то опасное дело, он мог первым полезть в драку и тут же поскорее смыться, решив таким образом все в свою пользу. Вот и сейчас, предложив идею с подвешиванием на дереве, он тут же кинулся подбирать камни потяжелее, а затем, сложив их горкой на обочине дороги, отошел в сторону и стал как ни в чем не бывало, словно и не он придумал эту забаву.

Сид уже понял, что ребята вовсе не шутят и решил позвать на помощь, но рот ему зажали рукой, а Эдди со всей силы двинул ему локтем под ребра, так что в глазах у него все помутилось, поплыло, и он уже не сознавал, что с ним делают. Мальчишки тем временем притащили из сарая длинную веревку и, сделав на одном ее конце петлю, просунули в нее обе ноги Сида и туго затянули. После этого другой конец веревки привязали к крепкому суку на дубе и отпустили Сида. Бедняга повис на дубе вниз головой, раскачиваясь и ударяясь затылком о ствол дерева. При этом голова его моталась из стороны в сторону, что вызывало у мучителей новые приступы хохота. Наконец Нил Келлнер, похлопав в ладоши, прервал общее веселье и поторопил всех начинать забаву, а то скоро рассветет, и сюда придут взрослые.

Первым по праву главаря кидал Эдди Мейрон. Он нагнулся, выбирая камень поувесистее, наконец остановился на гладком, словно специально обтесанном голыше, подкинул его на ладони, а затем, размахнувшись, со всей силы запустил в Сида. Камень ударил его в живот, чуть пониже солнечного сплетения. Сид, голова которого и так невыносимо кружилась от прилива крови, хотел вскрикнуть, но не смог. Вместо этого он только захрипел и начал разевать рот, как вытащенная из воды рыба. Мальчишки захохотали, но Нил снова прервал их.

— Промазал, Эдди! — закричал он. — Всего двадцать очков! А ну, кто кинет больше?

Тут вперед вышел Тони Элвидж, коренастый мускулистый парень, который слыл самым отчаянным и безбашенным драчуном в округе. Все боялись его кулаков и не выбрали его главарем только потому, что он был невообразимо туп. Если другие в драке пытались как-то осмыслить свои действия, выработать тактику, то Тони махал своими огромными кулачищами без разбора, не обращая внимания на то, каким был его противник. Он мог запросто убить кого-нибудь, если бы его всякий раз вовремя не останавливали. Вот и сейчас он взял, не выбирая, обломок кирпича с неровными краями и, даже не целясь, швырнул его со всей своей огромной силы. Кирпич пролетел по воздуху со свистом, как снаряд, и зацепил краем ухо Сида, содрав с него кожу. Пролети он на сантиметр левее, голова Сида была бы точно разбита. Так же она только задергалась еще сильнее, и мальчик был уже на грани потери сознания. Тут мучителями овладел животный восторг при виде крови и теряющей сознание жертвы, и они стали без разбора хватать камни и метать их в Сида. Тот уже почти ничего не соображал и только слегка дергал головой, когда камень летел совсем близко. Меж тем солнце уже взошло, туман рассеялся, деревня просыпалась, но мальчишкам было не до этого. Они настолько увлеклись забавой, что не замечали ничего вокруг. Камни продолжали лететь в беднягу Сида, и казалось, вот-вот один из них должен был угодить прямо в глаз.