Сидение раскольников в Соловках
Шрифт:
– Кого?
– Того, который на кресте вот так пальчики сложил (юродивый сделал двуперстное сложение), когда Ему руки к кресту пригвоздили?
Кирша не мог ничего отвечать. Он только испуганно глядел то на череп, то в добрые, собачьи, теперь светившиеся глаза юродивого.
– Он так велел креститься, а не по-вашему.
Кругом стоял гам и галас. Черный собор делился надвое. Зазвучал трубный голос Геронтия:
– Грамота царская, истинная, с титулом и богословьем в золоте! Грамота истовая, ей перечить нельзя.
–
– поддержали его священники.
– Не водлим!
– кричала рядовая братия.
– Мы за великого государя молиться охочи!
– Молитесь, коли вам охота, только вы нам после этого не попы!
– Какие попы! Никониане!
– Щепотники! Хиротонию ни во что ставят!
Кирша видел, что его посольство опять не выгорало. Когда крики несколько стихли, он обратился к Никанору, который стоял как заряженный.
– Какой же ответ, святой архимандрит, дать мне воеводе?
– Таков, каков Христос дал сатане в пустыне!
– разрядился Никанор.
Кирша глядел на него вопросительно.
– Я не знаю, что Христос сказал сатане, я не поп.
– А не поп, так и не суйся в ризы!
– Я не суюсь в ризы...
– Как не суешься! А зачем в чужой монастырь да с своим уставом лезешь?
– Я не сам лезу, мне указано, я с грамотой великого государя.
– Нам ваша грамота не в грамоту! Апостолы-те да святые отцы были постарше ваших грамотеев: так мы крестимся и петье поем так, как они повелели.
– Я ничего не знаю, я послан, так великий государь изволил, оправдывался Кирша, чувствуя, что он слаб в богословии, что его дело на саблях говорить да делать то, что воевода велит.
– Так уходи с тем, с чем пришел!
– крикнул Никанор.
– Уходи подобру-поздорову!
– Заковать его!
– В яму!
– Зачем в яму?..
– раздавались голоса.
– Стой!
– снова затрубил Геронтий, обращаясь к Кирше.
– Я за великого государя всегда Бога молил, теперь молю и напредки молить должен. Ино как поволит великий государь, а я апостольскому и святых отец преданию последую, а что Никон в иновых книгах наблевал, и той его блевотины я отметаюсь: новоисправленных печатных книг, без свидетельства с древними харатейными, слушать и тремя персты крест на себе воображать сумнительно мне, боюсь страшного суда Божия!
– Ох! Ох! Страшен суд Божий!
– опять заревела черная братия.
– Долой никонианские книги! Долой еретическую блевотину!
Кирша понял, что ему ничего не оставалось делать, как поскорей убираться из монастыря. Сотники, которые безмолвно стояли у него за спиной, повернулись к выходу и, держа сабли наголо, прошли сквозь ряды черной братии. Вслед за ними шел Кирша с блюдом под мышкой. За Киршей вышли из собора Геронтий и другие черные священники.
Перед собором стояли в сборе все монастырские ратные люди. Впереди их сотники Исачко и Самко.
– Одумайтесь, пока не поздно, - сказал Кирша, направляясь к
– Поздно уж!
– гордо отвечал Исачко.
– У нас дума коротка: приложил фитиль, и бубух!
– пояснил Самко.
– Доложи воеводе, что мы за великого государя Бога молим!
– крикнул Геронтий вслед удалявшемуся Кирше.
– И мы! И мы також!
– подхватили черные священники.
Тогда Самко подскочил к ним, закричал: "Кто вам велел, долгогривые, за еретиков молиться!"
– Великий государь не еретик!
– прогремел Геронтий.
– Нам великого государя не судить!
– подхватили черные попы.
– А! Так вы все за одно!
– приступил Исачко.
– Мы за вас горой, а вы к нам спиной!
– Кидай, братцы, ружье!
– скомандовал Самко, обращаясь к ратным людям, - нам с еретиками не кашу варить! Пущай их целуются со стрельцами.
– Клади ружье на стену!
– крикнул Исачко к часовым, стоявшим на стене.
– Нам тут делать нечего.
В это время, откуда ни возьмись, юродивый - сел наземь между черною братиею и ратными людьми, подпер щеку рукой и запел жалобно, как ребенок:
Чижик-пыжик у ворот,
Воробышек махонькой,
Эх, братцы, мало нас,
Сударики, маненько...
– Да, мало вас останется, как мы уйдем!
– засмеялся Исачко.
– Всех вас тут, что глухарей, лучком накроют.
Из собора высыпала вся черная братия. Впереди всех Никанор-архимандрит, Нафанаил-келарь и старец Протасий-городничий. Увидав, что ратные покидали ружья, Никанор остановился в изумлении.
– Что это вы, братцы, затеяли?
– тревожно спросил он.
– В Кемской, отец-архимандрит, собираемся, - отвечал Исачко.
– Зачем в Кемской?
– Мед-вино пить.
– По старине Богу молиться, а не по новине, - добавил Самко.
– Да что с вами!
– изумился архимандрит.
– Кто говорит о новине?
– Вон они все (Самко указал на черных попов): за еретиков молиться хотят.
– Мы не за еретиков молимся, а за великого государя, - перебил его Геронтий.
– Ну и молитесь себе, а мы вам не слуги.
– Нам на великого государя руки подымать не пристало, руки отсохнут, - пояснил Геронтий.
– Ноли мы на великого государя руки подымаем?
– возразил Никанор.
– На его государевых ратных людей, все едино.
– Много чести будет всякую гуньку кабацкую царской порфире приравнивать.
Между тем келарь Нафанаил, ходя меж ратных людей, бил им челом, чтоб они умилостивились, взяли назад ружья.
– Братцы! Православные!
– молил старец.
– Будьте воинами Христовыми, не дайте на поругание обитель божию, святую отчину и дедину преподобных отец наших Зосимы-Савватия: они, светы, стоят ноне у престола Господня, ручки сложимши, за нас Бога молят, да не излиет на нас фиал гнева своего. Детушки! Воины Христовы! Постойте за святую обитель, как допрежь того стояли!