Сидр для бедняков
Шрифт:
— Я пое-е-дуу!
— Эрнст, может быть, ты побудешь здесь с сестренкой? Не возражаешь?
Тон тетушки не оставлял сомнения, что для нее это вопрос решенный независимо от того, скажет он «да» или «нет». И кронпринц, не успев ничего сообразить, и даже помимо воли, брякнул:
— Нет, конечно.
И сразу же возмутился, но, когда понял, что ему-то гораздо приятнее побыть здесь, чем болтаться под дождем по кладбищу, остался даже доволен своим ответом.
Мартышка топнула ногой и грубо выругалась. Потом, видя, что никто не придал этому значения, с явным удовольствием повторила уличное ругательство еще сто раз — других она не знала.
— Ну и упрямица, что за упрямица, детка. Теет останется дома. Теет будет с тобой, моя малышка. Хочешь остаться с Теетом?
После ухода папы, дедушки, тетушки и дяди Йоопа в гостиной стало совсем пусто и неуютно. Теет гладил всхлипывающую девочку по светленьким кудряшкам.
— Никто не увидит мои новые гольфы, — жаловалась она, правда уже не так горько. — И мои лаковые туфли. И я так красиво накрасилась…
Какая холодная, противная пустота! Взрослые в передней шаркали ногами, помогали друг другу надевать пальто, разыскивали зонтики, нервно шевелили пальцами, натягивая тесные, неудобные перчатки, наконец, кашляя, завелся мотор «студебеккера». И вот они втроем в огромной гостиной, слышны только всхлипывания Мартышки да сухой старческий голос Теета, который не то утешает, не то поддразнивает девочку; кронпринц пожалел, что так необдуманно брякнул: «Нет, конечно» — и они не поехали вместе со всеми. Пустота огромного дома была невыносима.
Теперь он знал о своих предках больше, чем ему хотелось. Неграмотные, неотесанные грубияны — вот кто они были; и родом из какого-то убогого Клеве. Думали, воровство и разбой помогут им стать королями в этой стране слепцов. В каждом поколении рода ван Зипфлихов было черное пятно: мрачный Вольфганг, бездельник и пьяница Кобус, Виллем, который видел себя одного, и — к ужасу кронпринца — его собственный молчаливый отец, который вот уже почти пятьдесят лет впустую растрачивает свою жизнь. А он-то мечтал в славном прошлом найти ключ к своему будущему. Сознание, что он, возможно — нет, даже без сомнения, — существовал еще до своего появления на свет, не доставляло больше радости. Его судьба предрешена. Он обречен. Невозможно себе представить, что из них двоих Мартышка слабейшая. Он окинул взглядом свои толстенькие ножки, свой выпуклый животик и впервые в жизни задал себе вопрос: почему бог заставляет его жить жизнью, которую другие уже прожили задолго до него?
К тому же была война, в которой он не принимал участия.
И было два мира — один до, а другой после войны. Люди первого мира ничего о войне не знали. Кронпринц был рожден в другом мире и хорошо знал, что такое война. Его мир был не так уж привлекателен, это он понимал, но ведь ему никогда-никогда не жить в другом мире. Так что же все-таки произошло? А произошло нечто невероятное, немыслимое.
В один прекрасный день небеса почернели, затрепетали, как флаг на ветру, их пронзили стрелы молний, а затем мощные орлиные крылья немецкого демона на пять лет накрыли землю, терзая ее и опаляя огнем. Люди первого мира боролись против демона и становились либо героями, либо пушечным мясом. Когда же демон был побежден, героическое в людях умерло, и они не сумели найти себя в мире, возникшем после войны: невероятная, немыслимая пора их жизни ушла в прошлое. Они часто вспоминали довоенные годы, и всегда с грустью.
Кронпринцу хотелось, чтобы снова началась война, тогда и он смог бы вести героическую жизнь. Но он слыхал, что новая война будет войной механизмов. Никакого демона больше не будет. Зачем ему такая война?!
Но сможет ли он стать строителем? Придется ведь все начинать сначала, в одиночку…
Теет спустил Мартышку на пол и встал.
— Прошу прощения, но мне надо идти варить суп.
Его преувеличенная любезность позабавила детей: старый слуга явно копировал своего господина. У двери он обернулся и предупредил:
— Не балуйтесь. И приведи себя в порядок, Мерисесиль.
Стоя посреди комнаты, Мартышка прислушивалась к удаляющимся шаркающим шагам. Ноги у нее были вывернуты носками внутрь, плечи опущены, очки она спрятала в сумочку. Каждая слезинка оставила на лице заметный след. Тушь под глазами смешалась с губной помадой, которую девочка щедро размазала по щекам. Складки на юбочке помялись. Гольфы съехали до щиколоток.
— Это подло, — заявила она, без особой, впрочем, убежденности.
Кронпринц теперь уже не знал, что лучше: дождь и грязь или эта отвратительная пустота. Тем не менее он постарался поярче расписать Мартышке, какая на улице слякоть и во что, следовательно, превратились бы ее белые гольфы.
Но Мартышка сдалась не сразу.
— Я же никогда не была на кладбище. И мне хотелось посмотреть, как тетушка молится.
Кронпринц видел, как она молится.
— Ничего особенного. Встает на колени и складывает руки перед носом, вот так. Больше ты ничего не увидишь.
— Правда? А разве она не плачет? Как будто у нее огромное горе?
Мартышку всегда ужасно занимало, как взрослые проявляют глубокие чувства.
— Нет. Скорее похоже, что ей стыдно.
— А вот папа никогда не молится, — заметила Мартышка, — но почему-то считает, что мы должны молиться.
— Он всегда заставляет нас делать то, чего сам и не думает делать. Например, чистить зубы. А сам не чистит. И ноги не вытирает.
— А дедушка верит в бога, правда, Эрнст?
— Да, дедушка очень набожный.
Пока Мартышка с помощью зеркальца, установленного на колене, пыталась определить, сильно ли пострадала ее красота, кронпринц ломал голову, придумывая, как бы им скоротать этот день.
— Вот ужас! — пожаловалась Мартышка голосом взрослой дамы. — Какой у меня вид! Зря я старалась.
Он предложил умыть ее. По крайней мере какое-то занятие. Мартышка была склонна принять это предложение при условии, что кронпринц подаст ей руку и достойно проводит через кухню. Так они и сделали. Чинно, стараясь ступать в ногу, прошествовали они в кухню, где за столом удобно расположился Теет, лепивший фрикадельки.
— Ну как мы, успокоились? — с ухмылкой спросил он, завидев их в дверях.
Мартышка продолжала изображать важную даму.
— Теет, — приказала она. — Принеси мне губку и полотенце.
Она так вздернула подбородок, что, глядя на слугу, видела кончик собственного носа. Теет в притворном страхе втянул голову в плечи.
— Ишь ты, раскомандовалась!
Мартышка, которая вовсе не хотела его обидеть, так испугалась его реакции, что даже не сумела выйти из роли.
— И побыстрее, — добавила она и сама услышала, как растерянно прозвучало ее приказание.
Пальцы Теета впились в кроваво-красный ком фарша.
Он медленно повернулся к Мартышке и загрохотал:
— Послушай-ка, барышня Мерисесиль. Всю жизнь мною кто-нибудь командовал, но в свои шестьдесят восемь я не потерплю, чтобы мною помыкала соплячка вроде тебя! Ясно?