Сигареты и пиво
Шрифт:
Крупный охотничий нож в ножнах, длиной 20—30 см, изобретенный братом Дж. Боуи Ризином Боуи. Такой нож обычно перековывали из напильника. Он пользовался большой популярностью среди пионеров — покорителей Запада.
Он быстро отскакивает от нее. Знает, что влип. За ним пришел Клинт, и ему бы лучше уняться. Но слишком поздно. Она лежит на кровати, мертвая. Это моя мама, ее блондинистые волосы и красные губы. Рот у нее открыт, а в больших синих глазах застыл ужас. И это сделал мой старик.
Он съеживается в углу, пытаясь спрятаться за шкаф.
Не знаю, сколько было времени, когда я пришел в себя. Я лежал, вытянувшись на скамейке, где-то рядом текла вода. Через несколько минут до меня доперло, что я в парке Вомадж, в дальнем его конце, у Шэттер Крессент, а звук идет от Ссущего фонтана, который от меня в нескольких футах.
Ссущий фонтан назывался так из-за трех статуй мелких пацанов, которые вроде как ссали в фонтан, даже не придерживая члены руками. Они ссали туда, сколько я себя помню и, кажется, не собирались заканчивать. Между ними стояла голая телка, но разглядеть соски или пизду было нереально. Наверное, когда ее только поставили, все это было видно, но это было до хуя времени тому назад, и из-за погоды все, типа сгладилось.
Я сел и попытался сосредоточиться.
На земле валялась пустая бутылка из-под вискаря. Этикетка была грязная, как будто я эту бутылку в собачьем дерьме извалял. Руки у меня тоже были грязные, но не в собачьем дерьме. Какие-то они были липкие и жирные, вроде как в краске. Хуй знает, как так получилось, и мне, если честно, было все равно. А вот что творилось с моей башкой, было не все равно, а с башкой было плохо. Мне срочно нужна была вода, иначе не знаю, что бы я сделал. Где-то в парке был питьевой фонтанчик, но я не мог вспомнить, где тут что, слишком давно был в последний раз. Я поднял бутылку и пошел наполнить ее к Ссущему фонтану.
После этого слегка получшало. Но я по-прежнему не знал, который час. Ну, посмотрел на часы. Было как-то темно, и пришлось прищуриться.
— Только посмотри на себя, — сказала мама. — Хочешь знать, который час, а сам не знаешь, что ты вообще делаешь.
Я поднял глаза и увидел, что она стоит посреди фонтана, окруженная тремя зассанцами.
— Ничего себе, — сказал я. — Здоров, мам.
— Ты мне не мамкай. Знай я, что мой сын будет спать на скамейках в парке, я бы вообще не стала рожать. Ты тут три часа лежал. Три часа. — Ее лицо немного смягчилось, несмотря на то, что она была вроде как сделана из камня. — Я смотрела, как ты лежишь в своей кроватке, когда ты был совсем крохотным. Ты знаешь это, Блэйк? Ты помнишь?
— Я помню, мам, — сказал я. — Я все помню. И…
— Неужели, Ройстон. Ты помнишь, как я гладила тебя по щеке, она была такой мягкой, и шептала “Я тебя люблю”?
— Мам, я помню. Я.
— Мой мальчик.
— Я и сейчас твой мальчик, мам. Я все еще…
— И волосы твои я гладила, Ройстон. Я любила твои волосы. Я даже один раз подстригла их до того…
— До того, как что?
— До того, как ушла.
— Куда ушла, мама?
— Все уходят, Ройстон.
— Я знаю, но…
— И когда они уходят, просто надо их отпустить.
— Но мама…
— Прощай, Ройстон.
— Подожди минутку, мам. Мам?
Я перестал прижиматься лицом к ее груди, когда увидел, что из груди течет кровь. Она лилась между сиськами и исчезала в районе живота, наверное, ее впитывал камень. Потому что теперь это была не мама. Это снова была статуя телки, все выпуклости которой сглажены временем. Я вылез из фонтана и пошел.
Я шел по главной аллее через парк. Где-то на полпути, рядом с большой плакучей ивой, я заметил питьевой фонтанчик. У меня снова начался сушняк, и я решил хлебнуть воды. Но там уже был кто-то. Он встал, вытер рот и прищурился, глядя на меня.
— Здоров, Блэйк, — сказал он.
— Здоров, Клинт.
Мы сели на ближайшую скамейку. В парке Вомадж до хера скамеек, но, кажись, я ни на одной раньше не сидел. А теперь аж на двух за одну ночь. Прикиньте, а.
Клинт предложил мне сигару.
— Пасиб, — сказал я.
Я пошарил по карманам. Я знал, что где-то у меня есть зажигалка, но прежде, чем я ее нашел, Клинт чиркнул спичкой об свой сапог и протянул спичку мне.
— Круто, — сказал я. Клинт был в полном поряде, что и говорить.
— Я тебя ждал, — сказал он, стряхивая пепел со своего пончо.
Сигара было очень даже. Куда круче той, что я пробовал в кабинете у Ника Как-его-там. Вместо того, чтобы сразу затянуться, я немного подвигал ее во рту, а потом все-таки затянулся, медленно и вдумчиво. Это были до хуя новые ощущения, сидеть и перекуривать вместе с Иствудом, а не с теми идиотами, с которыми я перекуривал обычно.
— Знаешь, что? — сказал я. А потом сказал ему то, что только что сказал вам. Про тех идиотов, с которыми я обычно курю.
— Ну, это, конечно, хорошо, Блэйк, — сказал он. — Но тебе не следует использовать такие слова, когда говоришь о тех, кто живет с тобой в одном городе. Ведь этот город состоит из жителей, так ведь? И если ты плохо относишься к ним, значит, ты плохо относишься к городу.
— Ты че-то задумал, Клинт?
— Вообще, да, задумал. Поэтому я здесь.
— Ну я так и думал. Мы тебя тут ваще не так часто видим.
— Блэйк…
— Ну, то есть, по телику-то мы тебя видим. У меня все твои фильмы есть на видаке. Хотя я записал поверх “Повесь их повыше”…
— Заткнись и слушай, — сказал Клинт.
Я так и сделал. Потому что Клинт стреляет круче всех на свете.
— Естественный ход вещей был нарушен, — сказал он, щурясь в клубах дыма. — И нарушил его ты. Святость этого города была уничтожена, и это твоя вина. И поэтому я здесь, чтобы попытаться направить тебя на верный путь. Ты меня слышишь, Блэйк?
— Клинт, могу я тебя кое-че спросить? — Ну?
— У тебя есть фляжка? — А?
— Фляжка. Ну, знаешь, такая маленькая фигня, в которую наливаешь виски. У тебя такая есть? У всех ковбоев есть.