Сила и ярость Юга
Шрифт:
В редких просветах между стеблями она заметила, как Асенард все-таки очнулся, поднялся со своего места и заозирался в поисках Ясмин.
— Уходи, чтобы тебе не сделали еще хуже. Я и так перед тобой виновата!
— Хотел бы я уйти — давно бы ушел! — разозлился в конце концов Риан. — Думаешь, даже такой, как этот Вальдер, может со мной так справиться?! Лучше подумай, почему я еще здесь. — Риан только яростно стиснул челюсти и скрылся в проходе между рядами. Ясмин осталась одна, глядя на колыхающийся тростник. В обвинении Риана она вдруг услышала то, чего когда-то хотела. Она нужна ему, нужна не просто как подруга детства. Он здесь ради нее…
Но Риан уже исчез в зарослях, будто его и не было. На миг она даже подумала, не привиделось ли ей его присутствие: быть может от жары и изнурения у нее помутился рассудок, и она придумала себе эту встречу.
Но пальцы еще хранили его заботливые касания, а перед глазами так и остался тот первый взгляд, когда он увидел ее в зарослях, от которого пробрало до глубины души. И стало ужасно больно, что он так разозлился ее упрямству.
Ладно. Пусть пока у Вальдера не будет никаких подозрений. Лучше ей обдумать все во время этой изматывающей монотонной работе, чем снова сорваться и рвануть сгоряча, а потом попасться Вальдеру и… от мысли, какое еще наказание он сможет выдумать, сердце громко забилось в груди.
Ясмин облизнула пересохшие губы и снова взялась за рубку.
Глава 18
К концу дня, проведя два самых жарких часа в забытье в тени, она едва могла пошевелиться. Движения стали механическими, мыслей не осталось. Жгла в руках рукоять мачете из ненавистной слоновьей кости — это не украшение, а пыточное средство.
И хотя никто не требовал с Ясмин определенного результата, она взялась за работу так, словно от этого зависела ее судьба. Словно за то, насколько хорошо она выполнит указание, она получит освобождение и похвалу.
Чью, Вальдера? Или самой себя?
Или отца, который как призрак по-прежнему присутствовал в ее жизни, перед которым она продолжала по привычке мысленно отчитываться за все сделанное и несделанное. Чье одобрение так безнадежно пыталась заслужить всеми способами!
В конце дня, когда раскаленное солнце наконец скрылось за кромкой густого леса, а вдалеке, под склоном, на котором она трудилась, показались нагруженные тяжелыми копнами урожая женщины — рубщики заканчивали работу — Ясмин вдруг резко позвали.
— Госпожа, — с толикой издевки произнес Айсенард.
— Что? — она с трудом выпрямилась, только сейчас ощутив, как сильно усталость сковала все мышцы, точно кандалы, как у Риана, мешали двигаться.
— Рабочий день окончен, — широко улыбнулся страж и потрепал своего лохматого пса по загривку. — Пойдемте, провожу вас в ваши покои.
Ясмин нахмурилась. Он явно говорил не про дом, а значит, стоило ждать очередного издевательства от «любимого» супруга.
Асенард повел ее в сторону хижин — наскоро сколоченных несколько лет назад домиков для наемных рабочих с окрестных деревень. В сезоны сбора урожая там ночевали рубщики, укрываясь от змей и прочих гадов, а в остальное время хранили всякий инвентарь.
Ясмин медленно шла за широкой спиной стража и гадала, отправил ли ее Вальдер ночевать вместе с десятком пропахших потом мужиков или все-таки не настолько жесток? Может, даже благороден, каким считает его Асенард? Ведь и правда держал свое слово…
Но проклятье, благородные мужчины не принуждают женщин силой и хитростью! Не издеваются над ними и не заставляют испытывать то стыд, то смятение, то ярость. Ясмин сжала задрожавшие губы и мотнула головой. Еще немного, и она совсем запутается в собственных чувствах!
Асенард отвел ее в самую старую и дальнюю хижину, скрытую парой густых эвкалиптов. Поковырял в замке ключом, распахнул рассохшуюся дверь и пригласил Ясмин внутрь. Едва поднимая гудящие ноги от усталости, она переступила порог и огляделась. Прекрасно. На полу перекатывались свалявшийся птичий пух, комья пыли лежали по углам, и больше на дощатом с щелями полу не было ничего.
И пахло внутри соответствующе, Ясмин уткнулась носом в собственное запястье. Да уж. Вот в таких местах ей точно не приходилось прежде ночевать. Что ж, Вальдер вволю издвается над ней, вынуждая признать вину и вернуться, покаявшись, в прохладный и уютный дом. Пусть идет ко всем демонам!
По ступеньке поднялся Асенард, вручил Ясмин сверток, пахнущий чем-то вкусным, скомканный старый плед И немного воды для умывания. И, не став ждать ее возражений или отказа взять подачки, попросту захлопнул дверь. Повернулся со скрипом и скрежетом ключ, и наступила тишина.
За весь день во рту не было ни крошки, только спасительная вода в маленькой фляге и пару раз— очищенный от коры тростник, сладкий, сочащийся соком. Ясмин почувствовала, как живот прилип к ребрам. Она развернула сверток и, не глядя, в полумраке, съела еще теплый пирог с куропаткой. Такой хорошо знакомый с детства вкус — и впервые она ест вот так, впотьмах, сидя на пледе на грязном полу. Но пусть. Главное набраться сил, чтобы не броситься Вальдеру в ноги, потеряв разум от голода и изнеможения.
Кое-как устроившись на жестком полу, Ясмин укрылась вторым концом пледа и провалилась в сон.
— Подъем, — гаркнул кто-то за дверью, и Ясмин резко поднялась. А потом тут же рухнула обратно: от сна на жестком полу затекло все так, будто ее целую ночь били и наставили тысячу синяков.
Ясмин мучительно промычала, пытаясь подняться снова. Болела каждая мышца, каждая клеточка тела, даже жглись огнем суставы на пальцах.
Дверь распахнулась, и предрассветный туман заклубился в полумраке.
— Пора на работу, — довольно потянувшись, доложил Асенард. — Надеюсь, вы спали спокойно, госпожа.
Ясмин поднялась и, пошатываясь, подошла к двери.
— Дайте мне руку, — чуть хрипло попросила она, кашлянула, и повторила гораздо мелодичней: — Пожалуйста. Я же знаю, вы настоящий мужчина.
Она давно знала, что большинство мужчин особенно любят ее голос. И этот Асенард вряд ли будет исключением, она сможет найти к нему подход и избавиться наконец от насмешек.
Асенард поддался ей и сменил грубость на милость. Она крепко оперлась на его ладонь, чтобы перешагнуть через неудобный высокий порог. Похоже, у стража появились проблески уважения, когда она молча отработала на плантации целый день, не пытаясь давить на жалость.