Сила притяжения
Шрифт:
Он опять сплюнул в носовой платок и продолжил:
— У меня, между прочим, тоже было время, когда прямо зудело рухнуть вниз каждый раз, когда я оказывался где-нибудь высоко. Это как снег на голову свалилось. В смысле, раньше-то я жил себе и жил, а тут бац, в один прекрасный день стало страшно. Просто все ощущения как-то изменились. Не пойми что. Мне тогда около сорока было. Ну, как тебе, примерно.
Эммет с ужасом уставился на себя в зеркало заднего вида. Даже сквозь поцарапанную мутноватую перегородку он заметил, как сильно ввалились его щеки и запали глаза.
— Но
— Нет сорока? Неважно. По-моему, все люди в джинсах одинаковые. К тому же все относительно.
— Мне двадцать шесть. Двадцать семь исполнится только в марте. В конце марта.
— Ну и бог с ним, приятель, не обижайся. Двадцать. Тридцать. Сорок. Кому какая на хрен разница? Так ты хочешь меня дальше слушать?
— Простите. Я просто слегка озадачен. Забавно, как другие тебя воспринимают. Сам-то видишь себя по-своему, а тут вдруг говорят такое, и невольно задумываешься.
Водитель несколько раз затянулся, наполнив свою половину машины клубами дыма.
— Да хорошо, хорошо, двадцать шесть тебе. Я уяснил. Но одного не понимаю: как я мог тогда в такое вляпаться? Прям как будто на наркоту подсел. Ты не представляешь, мне хотелось спрыгнуть отовсюду: с крыш, с мостов, из окон выпрыгивать. Я даже специально высокие места искал, они меня притягивали, как, блин, намагниченные. А в один прекрасный день я вдруг вышел на улицу — и все. То есть — ничего. Прошло.
— А вы не боитесь, что такие разговоры снова вызовут эту вашу манию? Как вуду или порча? Вдруг вы захотите выброситься из окна, когда вернетесь сегодня домой с работы? Я, например, верю, что наши мысли могут сбываться, — сказал Эммет.
— В смысле, «не думай о слонах», а ты только и думаешь, как целое семейство слонов в джунглях срет? Нет, пока все нормально, тьфу, тьфу, постучим по дереву. — Он легонько постучал костяшками пальцев по деревянной рукоятке ножа. — Черти зеленые, в этих драндулетах ничего деревянного, сплошной пластик. От колес До сидений. Чувствуешь, как они к тебе прилипают?
Водитель откинулся на спинку сиденья.
— Э, о чем это я говорил? Ты вот в своих мощных шмотках, наверное, на колючую проволоку сядешь и ничего не почувствуешь.
Эммет за спиной у водителя замахал руками.
— Думаю, мы с вами просто по-разному переносим жару. — Он поерзал и с удовольствием потерся о спинку сиденья, хрустнув костями.
— Это уж точно, парень. Я ненавижу потеть. Может, ты любишь, а я нет. Что до того случая, то я очень надеюсь, что это была просто такая полоса в моей жизни. Что-то совсем непонятное случилось с головой. Но я не собираюсь зацикливаться, понимаешь? Буду просто гнать от себя такие мысли. Что было, то было.
— А вдруг это ваш мозг посылал вам предостережение? Надо прислушиваться к внутреннему голосу. Это может пригодиться. Потом.
— О, это не про меня, братишка. Вряд ли мне психанутость пригодится. Хотя, честно сказать, до сих пор иногда нападает трясучка, особенно ночью. Просыпаешься в поту от страха, что эта тяга когда-нибудь вернется, я прыгну, и мне кранты. Еще снится один и тот же сон. Я свисаю с моста, вцепился в заградительный трос. Непонятно, как я туда попал, но меня, как бы это сказать, ветер треплет словно куклу, колени болтаются,
В детстве, чаще всего в ноябре, Эммет с братом ездили на Ямайку. Неподалеку от гостиницы был утес, куда они ходили каждый день, и отец по очереди сбрасывал Эммета с братом в море.
Он брал Эммета за запястья и крутил над землей, пока мальчик чуть сознания не терял от головокружения. На самом краю отец раскручивал его над обрывом, а потом швырял вниз.
Пока Эммет летел, земля качалась под ним, мир словно дробился, слетая со своей оси. Все, что мелькало перед ним, — деревья, голубое море, небо, крутые каменистые берега — было частью падения. Внизу степенно плавали фрегаты, тонкие и белые, как облатки для причастия. Птицы грациозно качались на волнах, то сбиваясь в стайки, то испуганно расплываясь в разные стороны, словно шарики ртути.
Суть игры была проста: Эммету надлежало в полете собраться и обрести контроль над собственным телом. Отец не уставал повторять, что Эммет должен научиться ориентироваться в пространстве во время падения и сразу погружаться в воду, не ударившись о поверхность.
Брат с задачей справлялся превосходно. Эммет же летел врастопырку, руки-ноги — точно резиновые, и хлопался о воду. Иногда погибали фрегаты. Бывало, они цеплялись липкими щупальцами, и на груди потом несколько дней держались красные пятна. Чаще всего Эммет падал между птицами и погружался в воду. Открывая под водой глаза, он видел бороздки от движения рыб, похожие на воспаленные царапины.
Пока Эммет летел вниз, отец в своих бермудах прыгал на месте и кричал: «Нацеливайся, чтоб тебя, нацеливайся», — будто его сын — какая-нибудь самонаводящаяся торпеда. С самого начала Эммет чувствовал, как беспомощен он перед ветром, течениями и невидимой энергией, что управляет воздухом, тянет вниз, где исчезаешь в океане почти без следа: набегающая волна накрывала тело и стирала круги на воде.
Отец заставлял их прыгать, пока в воде еще можно было разглядеть рыб. В конце концов, небо чернело, фрегаты качались на волнах, и океан поблескивал, словно туда вывалили груду стекол.
Слушая вполуха монолог водителя, Эммет представлял себе, как мастерски прыгнул бы сейчас с того утеса. Каким компактным и легким было бы тело, когда он очертя голову ринулся бы в глубину.
«Не тяжелее этого свертка», — подумал Эммет, поднимая с пола пакет и роняя его себе на колени.
Эммет бережно обхватил пакет руками. Тяжесть терзала Эммета. Интересно, что внутри. Вдруг это можно продать. Дома он отыщет в телефонной книге номер ломбарда. Автоответчик давно забит напоминаниями о неоплаченных счетах. Что, если ему теперь хватит денег снять кредиторскую осаду?