Шрифт:
Эйв Дэвидсон
Сила всякого корешка
Пер.
– О.Воейкова.
Карлос Родригес Нуньес, офицер муниципальной полиции Санто Томаса, сидел в частной приемной д-ра Оливеры, раздумывая о своем положении. Может, ему вообще не следует здесь находиться? И не то чтобы именно в частной приемной: она, как правило, пустовала, и лишь в течение недели вслед за большими праздниками ее обычно заполняли младшие сыновья из процветающих семей, которые (младшие сыновья) посещали столицу федерации и обходили ее библиотеки, театры, музеи и прочие здания, где хранится национальное наследие, а вовсе, вовсе не las casitas [публичные дома (исп.)].
– Перегрузка, сэр доктор. Несомненно, просто перегрузка!.. Горе мне, сэр доктор! Какая огромная игла! Право же... всего лишь из-за маленькой, крохотной перегрузки?
Врач мягко улыбался, произносил слова утешения и продолжал набирать в шприц пенициллин.
Все это не имело отношения к офицеру полиции Карлосу. По сути дела это не имело отношения и к младшим сыновьям из непроцветающих семей, которые, во-первых, во время праздников могли себе позволить посетить разве что столицу округа (или, в лучшем случае, штата), а во-вторых, не обращались по поводу вытекающих из этого осложнений к врачу, они ходили за этим к curandero [знахарь (исп.)]. И тут Карлос подумал: не следует ли и ему поступить так же? Нет... Нет... Социальный статус государственного служащего, должностного лица может оказаться под угрозой из-за посещения местного знахаря и кудесника. Кроме того, общественная приемная врача именно таковой и являлась: общественной. Если его здесь увидят, пойдут слухи. Дон Хуан Антонио станет задавать вопросы. Дон Хуан Антонио был jefe de policia [начальник полиции (исп.)], и Карлосу казалось, что в последнее время в отношении начальника к нему не стало сердечности. Впрочем, Карлосу казалось, что сердечности не стало и во всеобщем отношении к нему. Он не мог понять, почему. Он был очень добрый полицейский: брал только традиционные мелкие взятки, сильно не напивался, давал заключенным сигареты. Часто.
Он не мог понять, почему же, глядя на него, люди внезапно - иногда всегда на несколько секунд - менялись, становились дьявольски омерзительными. Лица их распухали, они казались ему страшней, чем маски moros [мавров (исп.)] и judases [соломенных чучел, сжигаемых в конце Великого Поста (исп.)] во время праздничных шествий в детстве. Воздух сильно нагревался, голоса принимались хрипеть и бормотать гадости, подчас ему становилось трудно дышать. А голова...
Большая овальная подкрашенная фотография старой доньи Каридад, матери д-ра Оливеры, свирепо поглядела на него со стены. Губы ее изогнулись. Она нахмурилась. Карлос поспешно поднялся на ноги. Непредвиденная и совершенно ничем не обоснованная враждебность доньи Каридад оказалась ему не по силам. Он протянул руку, собираясь открыть дверь на улицу, но тут отворилась дверь, ведущая в глубину дома, и возле нее появился сам врач он на миг удивился, но к нему тут же вернулась обычная учтивость. Он с поклоном пригласил Карлоса в кабинет. Донья Каридад снова выглядела невозмутимо и бесстрастно, как всегда.
Последовал обмен любезностями согласно правилам. Затем молчание. Д-р Оливера указал рукой на лежавшее на столе издание. "Я как раз читал, сказал он, - медицинский журнал. О яйцах. Современная наука так много узнала о яйцах". Карлос кивнул. Д-р Оливера сложил кончики пальцев вместе. Он вздохнул. Затем встал и, всем видом выражая сочувствие, жестом велел Карлосу спустить брюки.
– Ах, нет, сэр медико, - поспешил сказать офицер.
– Нет-нет, это совсем другое.
У д-ра Оливеры отвисла челюсть. Казалось, он колеблется между раздражением и замешательством. Карлос шумно вдохнул воздух, затем выпалил залпом: "У меня разламывается голова. У меня случаются боли, головокружения, у меня распухают глаза, у меня жжет в груди и там, где сердце, тоже и... и..." Он остановился. Он не смог рассказать о том, как менялись лица людей. Иди, например, вот только что, у доньи Каридад. Нельзя с уверенностью рассчитывать на то, что д-р Оливера не проговорится. Карлос начал давиться и попытался проглотить слюну.
Выражение лица врача постепенно становилось все более спокойным и уверенным. Он поджал губы и кивнул. "Желудок действует?
– осведомился он.
– Часто? Достаточно часто?"
Карлосу хотелось ответить, что действует, но горло у него так еще и не пришло в порядок, поэтому раздался лишь неуверенный хрип. К тому времени, когда ему удалось сделать глоток, senor medico [господин врач (исп.)] уже снова заговорил.
– Девяносто процентов телесных недомоганий, - сказал он, издавая при этом носом серьезные выразительные звуки, - возникает из-за того, что желудок действует с недостаточной частотой. За счет этого происходит отравление тела и организма. Сэр офицер полиции - отравление! Нас интересуют результаты... Мы обнаруживаем...
– он быстро повел головой из стороны в сторону и воздел руки над головой, - что наблюдаются боли. Они наблюдаются не только в области желудка, но и, - он стал перечислять. Загибая пальцы, - головы, груди, глаз, печени и почек, мочеточной системы, верхней части спины, нижней части спины, ног. Сэр, ослабевает целиком все тело.
– Он понизил голос, подался вперед, не то прошептал, не то прошипел: "_Человеку недостает сил_..." Он закрыл глаза, сжал губы и откинулся назад, ноздри его затрепетали, а голова мелко затряслась вверх-вниз. Он резко открыл глаза и вскинул брови: "А?"
Карлос сказал: "Доктор, мне тридцать лет, до нынешнего времени я всегда отличался отменным здоровьем и мог, например, поднять железнодорожную шпалу. Моя жена очень довольна. Когда бы я ее ни спросил, она всегда отвечает: "Como no?" [Да, конечно (исп)]. А потом она говорит: "Ny, bueno! [Ай, славно! (исп.)] Мне _вполне_ хватает..." В общественной приемной закричал младенец. Д-р Оливера поднялся, достал ручку.
– Я выпишу вам рецепт на отличное лекарство, - сказал он, поставил изящный росчерк и написал в верхней части листка крупным витиеватым почерком "Ср. К. Родригес Н." Он добавил несколько строк, поставил подпись, промакнул и отдал бумагу Карлосу.
– По одной штуке перед каждым приемом пищи в течение четырех дней или до тех пор, пока желудок не начнет действовать часто... Вы желаете получить лекарство у меня или в farmacia? [аптека (исп.)]
Карлос пал духом, но не утратил вежливости; он сказал: "У вас, доктор. А... Ваш гонорар?"
Доктор Оливера небрежно сказал: "Считая лекарство... десять песо. Для вас как должностного лица. Благодарю вас... ах! А также: избегайте яиц. Яйца тяжело перевариваются, в них очень, очень большие молекулы".
Карлос вышел через частную приемную. Донья Каридад с презрением отвернулась. На улице двоюродные братья Эухенио и Онофрио Крус, грубые ребята, лесорубы, подтолкнули друг друга локтями, усмехнулись.
Он пошел через рыночную площадь, смутно ощущая запах жарящихся на решетке свиных carnifas [котлеты (исп.)], спелых фруктов, дыма горящего дерева. Голова его, глаза и горло опять плохо себя вели. Он вспомнил, что Forestal [Лесное управление (исп.)] на месяц запретило рубку леса в качестве меры по сохранению и что он собирался присмотреть за возможными нарушениями. Беззубая индеанка с босыми серыми ногами прошлепала мимо, жуя кусочек жареной рыбы. Лицо ее скривилось, стало огромным, омерзительным. Он закрыл глаза, споткнулся. Спустя мгновение ему стало лучше, и он пошел дальше вверх по лестнице крытого рынка в excusado [туалет (исп.)]. Как всегда он испытал легкое удовольствие оттого, что не пришлось платить двадцать сентаво за вход. Он закрыл дверь в кабину, бросил таблетки в унитаз, спустил воду. Сэкономил двадцать сентаво, потратил - выбросил десять песо. На стене взошел новый урожай граффити. "Шлюха - мать Карлоса Родригеса Н." - гласила одна из надписей. В обычных обстоятельствах он прочел бы ее безо всякой злобы и даже восхитился бы искусной сдержанности оскорбления: автор приписал ему две фамилии, хотя и свел одну из них до инициала, и таким образом не стал утверждать, будто он - внебрачный ребенок. Еще он, вероятно, подметил бы результаты введения более раннего возраста обязательного поступления в школу, неприличные надписи на стенах писали все ниже и ниже.
Но теперь... теперь...
Ополоумев от ярости, он с криками кинулся на улицу. И чуть не столкнулся со своим начальником, доном Хуаном Антонио, главой полиции. Который посмотрел на него со странным выражением, ставшим теперь уже привычным, и спросил: "Почему вы кричите?" И принюхался к его дыханию.
Смирившись с этим дополнительным оскорблением, Карлос пролепетал что-то насчет попрошайничающих на рынке мальчишек. Дон Хуан Антонио отмахнулся от этих объяснений и указал рукой на противоположный край рыночной площади. "Двадцать автобусов с учащимися средних школ и колледжей государственной столицы остановятся здесь перед тем, как отправиться дальше, на Национальный Съезд Молодежи. Что же, мне самому регулировать движение, пока вы гоняетесь за попрошайками-мальчишками?"
– Ах, нет, senor jefe! [господин начальник (исп.)] - Карлос поспешно отправился к автобусам, медленно въезжавшим друг за другом на площадь, и стал направлять их движение к несколько ограниченному месту для стоянки: остальное пространство уже заняли торговцы черной керамикой с грубо очерченными рыбами; коричневой керамикой с написанными на ней самыми популярными женскими именами, птенцами попугаев, бананами из Табаско, ярко раскрашенными стульями с плетеными сидениями; ананасами с надрезами, чтобы была видна сладкая мякоть, обувью, сандалиями с подошвами из автомобильных покрышек, иконами и свечами, rebozos [шалями (исп.)], mantillas [кружевными накидками (исп.)], кусками деревенского масла грушевидной формы, длинными узкими кусками жареной говядины, сотнями разновидностей бобовых, тысячами разновидностей стручкового перца, рубашками для работы, яркими юбками, пластикатовыми скатертями, патриотическими картинами, вязаными чепцами, сомбреро - безграничное разнообразие латиноамериканской рыночной площади; он окликнул шофера и постучал рукой по автобусу, показывая, что ему надо чуть-чуть подать назад... еще чуть-чуть... капельку...