Силач
Шрифт:
Тем не менее, прежде чем рискнуть, они решили спросить совета у местного кузнеца, по праву считающегося самым сильным человеком на острове, несмотря на то, что почти не видел света, пропадая в своей кузнице целыми днями и работая даже по воскресеньям. Этот добрый человек заявил, что тот, кто попытается свалить мула одним ударом кулака, рискует отбить себе руку и до конца дней остаться калекой.
— Он клянется, что неоднократно это делал, — уверял лейтенант Педраса.
— Одной клятвы мало, — проворчал сквозь зубы кузнец, причем так, будто он и вовсе не открывал рта. — Хотел бы я посмотреть на это собственными глазами.
Офицерам и солдатам уже удалось собрать шестьсот мараведи, а сам лейтенант Педраса, более других заинтересованный в успехе столь необычного предприятия, тщетно пытался уговорить богатого капитана де Луну добавить недостающую сумму.
— И кто он? — поинтересовался капитан.
— Гусман Галеон из Алькаррии, только что прибыл на остров и, похоже, готов поставить всё свое имущество.
— Я никогда не слышал о нем, но никто не станет рисковать такой суммой, если не уверен, что действительно сможет сделать обещанное. Не думаю, чтобы он настолько сошел с ума, чтобы потерять свои деньги, а если он все же готов на подобную глупость, то я в любом случае не собираюсь терять свои.
— Вы этим сможете лишь заработать, — возразил Педраса. — Как можно вообразить, что кто-то добьется успеха в столь безнадежном деле?
— За свою жизнь я научился избегать слишком легких заработков, поскольку легкими они всегда оказываются лишь для других, — отрезал виконт де Тегисе, давая понять, что разговор окончен. — Я встречал на своем веку столько изощренных мошенников, что предпочитаю держаться подальше от всяких сомнительных предприятий и фантастических доходов.
Педраса, со своей стороны, продолжал искать деньги, но так и не смог найти человека, готового дать оставшиеся триста мараведи, и с каждой минутой все больше впадал в отчаяние, видя, как уплывает из рук неслыханное богатство, которое он уже считал своим.
— Давайте уменьшим ставку до семисот мараведи, — настаивал Педраса, тщетно пытаясь убедить Сьенфуэгоса. — Ведь это все, что у нас есть.
— Тысяча — вот моя цена, — стоял на своем канарец. — Я играю по-крупному.
— Ну что вам стоит хотя бы попробовать, — продолжал настаивать сержант хриплым от гнева голосом. — Какая разница: семьсот или тысяча?
— Хорошо, пусть будет семьсот, — вдруг насмешливо предложил Сьенфуэгос, разглядывая озабоченные лица собутыльников, после чего добавил, демонстрируя неслыханную щедрость: — Остальное триста — под ваше слово.
— Под наше слово?
— Именно так!
— Вы хотите сказать, что верите нам на слово?
— Разумеется, но будет лучше, если вы заверите его вашей подписью, — уточнил тот. — Если я проиграю, то уплачу вам тысячу мараведи, но если выиграю, то согласен принять ваши семьсот наличными, а остальное — векселем сроком на месяц.
— Вы шутите!
— Я уже говорил, что никогда не шучу, если дело касается денег. Позовите писца, и мы оговорим все условия.
Такая легкость решения проблемы натолкнула не одного из них на мысль, что здесь таится какая-то ловушка, а этот человек способен повернуть в свою пользу любое рискованное предприятие. Когда три солдата и сержант стали раздумывать, не стоит ли забрать свою часть денег, что весьма осложнило бы положение, лейтенант Педраса привел их на конюшню крепости и предложил каждому ударить самого слабого мула.
Им удалось лишь разозлить животное, которое тут же принялось лягаться и кусаться, дюжина ударов в лоб, полученная от солдат и офицеров, не причинила ему ни малейшего вреда, за исключением разве что небольшой головной боли.
Хотя куда как большую боль испытывали сами солдаты, разбившие в кровь костяшки пальцев; в конце концов все отступились, расположились в углу конюшни на куче соломы и принялись дуть на отбитые пальцы, заверяя друг друга, что проломить столь крепкий череп — все равно что проломить каменную стену босой ногой.
— Итак, по рукам? — настаивал Педраса.
— По рукам.
— И когда?
— В субботу.
— Где?
— Прямо здесь.
Канарец Сьенфуэгос нисколько не возражал, и к полудню следующей субботы уже стоял у ворот крепости с мешком золота и самой обаятельной улыбкой на лице. Там его уже дожидались человек тридцать встревоженных болельщиков, заключивших пари, писец со стопкой бумаги, а также изрядное количество зевак, пришедших поглазеть на бесплатное представление.
Канарец тем временем якобы бесцельно слонялся по широкому двору крепости, стараясь меж тем запечатлеть в памяти все до малейших деталей и в то же время гадая, за каким из зарешеченных окон томится его любимая.
Со стороны он казался спокойным и безразличным, как будто пришел поиграть в кости с друзьями. Он так непринужденно болтал и шутил с Педрасой, словно его сердце не терзала тревога, что через считанные минуты он может потерять все свои скудные сбережения.
Конюшня была весьма просторной, к тому же из нее убрали четыре перегородки, чтобы было побольше свободного места и все могли разместиться с комфортом — не считая, конечно, того случая, если привязанный к столбу могучий зверь вдруг сорвется с привязи.
— Красивое животное! — воскликнул Сьенфуэгос, любуясь кобылой. — Жаль!
Он положил мешок с деньгами на маленький столик, за которым восседал писец; тот, в свою очередь, выложил семьсот мараведи и тут же составил договор, и его подписали все участники предстоящего действа; уладив финансовую сторону дела, Сьенфуэгос снял рубашку, выставив напоказ мускулистое тело истинного атлета.
Послышался восхищенный ропот; какая-то девица легкого поведения, которой посчастливилось проникнуть на это зрелище, даже вздохнула; пока Сьенфуэгос медленно обходил привязанное к столбу животное. Мул обеспокоенно фыркал, словно предчувствуя, что это сборище любопытных не сулит ничего хорошего. Мало-помалу голоса стихли, и во дворе крепости воцарилась тишина в предвкушении схватки человека и животного.
Канарец пристально осмотрел мула, заглянул ему в глаза, затем сжал правый кулак и стал растирать его ладонью другой руки, словно желая разогреть.
— Имейте в виду, вы можете ударить только один раз! — напомнил лейтенант Педраса. — Только один!
— Я знаю, — коротко ответил тот. — Поэтому и стараюсь сделать все так, чтобы вы остались довольны. Если мул не нагнет голову, у меня не выйдет.
— Простите.
В конюшне вновь воцарилась тишина; все взоры были устремлены на его кулак, который начал медленно подниматься, а канарец тем временем вполголоса бормотал какие-то ласковые слова и тихонько пощелкивал языком, пытаясь успокоить мула, который, уже чувствуя что-то неладное, подозрительно на него косился и отворачивал голову.