Силиконовые горы
Шрифт:
Кахович меня не слушал. Голубые глаза за стеклами очков увлажнились – нет, он был не из тех, кто готов выпустить на волю «скупую мужскую» лишь бы растрогать собеседника, – он просто плыл по течению собственного волнения, не думая, какое впечатление произведет на сомневающуюся пациентку сентиментальный хирург.
– Почему-то считается, что с недовольством собой надо мириться. Побороть свои комплексы – вот в чем сила духа! Наполеон был маленького роста. Гала, жена Сальвадора Дали, была невзрачной женщиной. Во внешности Казановы не было ничего особенного. Надо принять себя таким, какой ты есть, полюбить себя, нащупать внутренний стержень. Бред! – последнее слово он выкрикнул так громко, что я вздрогнула. – Какой бред!
Кахович
– Почему бездействовать и рефлексировать – это сила, а сделать что-то – слабость? Это же нелогично! Это говорят только для того, чтобы оправдать собственные страхи перед операционным столом. Вы посмотрите, что пишут в прессе, – у обывателя может сложиться впечатление, что в пластической хирургии работают одни шарлатаны, уродующие людей.
Я вдруг вспомнила Любу Морякову, «гуманоида» из соседней палаты, молодую несчастную женщину с раскуроченным лицом, которая одним росчерком пера уничтожила карьеру блистательной фотомодели Ксении Пароходовой. Могли ли мы ее винить всерьез? Может быть, и хотелось бы, но стоило вспомнить ее лицо, как ярость уступала место жалости. А саму Любу жалость, наверное, обидела бы. Жалость – дискриминация, она бы предпочла ярлык «беспринципная тварь». Ярлык, который повесили бы на любую нормальную, не изуродованную женщину, сделай она то, на что решилась Люба.
– А я всегда знал, что настоящая сила – это действие! Не сидеть сложа руки, ожидая, когда любовь к себе самому нечаянно нагрянет. А просто пойти и изменить то, что в себе не устраивает. Вот настоящая сила духа! Вот проявление стального характера! Вот вы, Алиса, думаете, что ваша подруга Ксения – ненормальная, так?
Я пробормотала что-то неопределенное в ответ.
– А мне она кажется героиней. Идеальной женщиной нового века. Прообразом нового человека, если хотите. Одной из немногочисленных первых ласточек, глядя на которых все крутят пальцем у виска, не зная, что когда-нибудь это станет нормой. Вы знали о том, что когда-то общественность осуждала чистку зубов? Когда-нибудь внучки тех, кто больше всех возмущается, придут на свою первую консультацию к пластическому хирургу. Когда-нибудь настанет это время – время свободы и незашоренности. Время, когда каждый сможет сделать выбор и никто не будет его за это судить. Время, когда перенесенными операциями будут гордиться, а не стесняться – как будто бы это венерическая инфекция или судимость.
Новое время.
В тот вечер я долго не могла уснуть. Голова гудела – словно в черепной полости медленно перекатывались неповоротливые свинцовые шары. Я все думала о том, что сказал Кахович.
Неужели и правда в ближайшем будущем мы станем героями 3D-реалити с идеально-схематичными лицами? Может быть, новое лицо мы будем заказывать по каталогу, подброшенному в почтовый ящик ушлыми рекламистами?
Снились мне пластиковые манекены.
Ах да, забыла упомянуть – в тот день я внесла в кассу клиники Viva Estetika предоплату – за новые губы.
Намечалась проблема: я должна была как-то объяснить свое отсутствие Павлу. Липофилинг губ – одна из самых простых косметологических операций, но все равно мне придется пробыть в клинике два дня. А Павел был не из тех мужчин, которые с легкостью отпускают любимых на все четыре стороны, а потом верят в легенду о затянувшемся девичнике. Классический патриархальный самец, он ни за что не связал бы свою жизнь с кошкой, которая гуляет сама по себе.
Внутреннее чутье подсказывало, что не стоит рассказывать ему о клинике, завсегдатаем которой я стала с некоторых пор. В конце концов, мужчины слепы, если дело касается наших косметических ухищрений. Я готова была поклясться, что он даже не заметит моих новых губ.
Мне надо было придумать нечто правдоподобное.
Вот тогда-то я и вспомнила о том, что где-то в этом мире (а если
А вот Павел ничего о моем внутрисемейном арктическом холоде не знал – еще в самом начале знакомства я для подстраховки соврала ему, что мои родители живут в некоем далеком провинциальном городке. Так что мне оставалось в один из вечеров положить руку ему на плечо и, проникновенно заглянув в глаза, сказать:
– Знаешь, я так соскучилась по своей семье.
– Бедная моя сиротка, – умилился он, – хочешь, пригласим их сюда? Места хватит всем.
– Понимаешь, у моей мамы день рождения… – я закусила губу, как бы раздумывая, – наверное, она обрадовалась бы моему приезду. Как здорово было бы сделать ей такой сюрприз. Представляешь – она открывает дверь, а там я.
– Замечательно, – Павел легко попался на крючок. – Когда выезжаем?
А вот это в мои планы не входило.
– Паш, моя мама очень строгая, – потупившись, сказала я, – мы с тобой не расписаны, вот и… Боюсь, у меня будут проблемы.
– Да? – он посмотрел на меня озадаченно. – Для дочери строгих родителей ты чересчур… хм, ладно, не будем об этом… Что ж, расписаться я не против, но комкать такое событие не хотелось бы.
– Я возьму с собой наши фотографии и расскажу своим о тебе, – я чмокнула его в нос.
– А ты уверена, что это не опасно? Одна в поезде, мало ли что. Я могу остановиться в гостинице, а не у твоих.
– Ну, жила же я как-то до твоего появления, – улыбнулась я, – и не погибла. Паш, все будет в порядке, честное слово. Я обязательно тебя с ними познакомлю, когда-нибудь. Просто время еще не пришло.
Пластические операции перестали быть чем-то из ряда вон выходящим. Будничные строки в ежедневнике москвички за тридцать:
11.30 – ланч, суши с коллегами;
12.30 – ботокс у косметолога;
14.00 – летучка у шефа;
17.00 – консультация у хирурга (золотые нити?!);
18.30 – не забыть купить кошачий корм.
Даже неизвестно, что проще перекроить: не подошедшее по размеру пальто или собственную физиономию?
Наташа никогда не забудет того дня – дня, когда она впервые увидела истинное лицо своей матери. Было ей лет, кажется, семнадцать. В предновогодней лихорадке она предавалась классическому удовольствию избалованных родительским вниманием барышень – меланхоличному поиску подарков. Вот странно – какие-то два дня, и подарки будут преподнесены ей со всем приличествующим ситуации пафосом, в золотых обертках с дед-морозами. Но есть в этом некое извращенное наслаждение – хоть на пару часиков раньше узнать, что именно будет лежать под елкой, – духи, украшения, часики, туфли, шубка?!
И вот, роясь в маминой гардеробной (ее моложавая красивая мать была не меньшей модницей, чем сама Наташа, под ее наряды отводилась десятиметровая комната), она наткнулась на ту коробку. Обычная картонная коробка, серая, довольно потрепанная, будто бы из-под туфель, только очень уж старая.
В коробке были фотографии – тоже старые, черно-белые. Наташа не была натурой сентиментальной и к прошлому относилась пренебрежительно, как и ко всему, не существующему в материальном мире. Но снимки все же бегло проглядела… и узнала на них своего отца, молодого, худенького, в компании какой-то незнакомой женщины. Наташа бы не обратила на все это внимания, если бы женщина та не встречалась на фотографиях так часто. Даже, пожалуй, чаще, чем сам отец. С ума сойти – неужели это его институтская любовь?! Но почему такая страшненькая – что он в ней нашел? Наташа знала, что отец всегда пользовался повышенным женским спросом и мог выбирать любую. Почему же он предпочел эту серую мышь с круглыми щеками, носом картошкой, небольшими глазками и тощим невыразительным телом?!