Сильнее бури
Шрифт:
Внизу, в колхозном саду, урюковые деревья выстояли, не потеряли ни одного листочка, завязали плоды. Их было много, они прикрывали друг друга от резкого ледяного ветра, делились друг с другом теплом, помогали друг другу. Мороз оказался бессилен против них, дружных и крепких, им не страшны были никакие напасти. А его дерево, одинокое и беззащитное, стоит с голыми ветвями, почернелое, словно обуглившееся, покрытое сухими, свернувшимися в трубочку листьями… Верно сказала Айкиз: дереву - и то трудно одному.
С тяжелым сердцем вышел Муратали на работу. А когда пришел к себе на участок,
В поле была не только его бригада, но и бригады Бекбуты и Керима. Муратали никогда не видел, чтобы на одном участке трудилось столько народа. Дехкане выпалывали сорняки, рыхлили землю, в междурядьях весело журчала вода. Вдали, ближе к каналу, усердствовали «универсалы», проводя культивацию. Тракторы мог прислать только Погодин, - значит, и он не остался безучастным к чужой беде. Вот они, настоящие его друзья, в трудную минуту, не раздумывая, поспешившие ему на помощь! Муратали был ошеломлен, даже не знал, за что ему приняться. Он сгреб в охапку вырванные из земли сорняки, отнес их к дороге. Вернувшись, хотел окучивать куст хлопчатника, но кетмень выскользнул из его рук. Старик разогнул спину, растерянно огляделся… Его уже заметили, дехкане смотрели на него с добрыми, чуть лукавыми улыбками. Неподалеку от Муратали прополку вела Айкиз, - она в это утро тоже взялась за кетмень, и Муратали, обходя освобожденные от сорной травы хлопковые кусты, направился к своей спасительнице. Он не сомневался: это она вывела народ в поле, ведь обещала же она ему что-нибудь «придумать». По щекам старика катились слезы. Он обнял Айкиз и не нашелся даже что сказать.
– О чем плачете, Муратали-амаки?
– молвила Айкиз и сама вдруг почувствовала, как у нее защипало глаза.
– Все хорошо, ведь все страшное позади.
– Спасибо тебе, дочка, - сказал Муратали.
– До конца жизни я этого не забуду…
– За что спасибо? Это Керим, Бекбута. Я вчера сназала о вашей беде Алимджану, а он, оказывается, обо всем уже позаботился. Он еще вчера совещался с бригадирами, и Бекбута с Керимом обещали ему, управившись у себя, поработать и на вашем участке. Сами видите, Муратали- амаки, они выполнили свое обещание! Бекбута так и сказал Алимджану: снег, заваливший дом соседа, это снег и на моей крыше.
– Отцы ваши могли бы гордиться вами!
– растроганно произнес Муратали.
– Дай бог и тебе с Алимджаном детей, таких же разумных и добрых!
Айкиз слегка покраснела и, чтобы скрыть смущение, посоветовала:
– Вы бы пошли к своей дочери, Муратали- амаки. Вон она, видите? И Керим с ней. Не сердитесь на них. Они оба молоды, и мысли у них, как горячие иноходцы: скачут порой, не разбирая дороги!
– Я не держу на них зла в сердце. Молодость, как бутон цветка: бутон живет, чтоб распуститься, молодость - для счастья и любви.
Дождавшись, когда Керим и Михри оказались рядом, Муратали пошел к ним. Они переглянулись, прервали работу и, выпрямившись, ждали старина. Они стояли, потупив взгляды, оба, видно, смущенные и взволнованные.
Подойдя к ним, Муратали поцеловал лоб дочери, поздоровался с Керимом.
– Спасибо, сынок…
Впервые старый Муратали назвал
– Спала с моих глаз повязка, дорогие, - тихо сказал он.
– Теперь я знаю, кто мне друг, кто враг…
Старик оглянулся, ища глазами виновника свалившейся на него беды - Гафура. Но Гафура не было.
Не явился он в бригаду ни на другой, ни на третий день. Прослышав о выздоровлении Муратали, он исчез, как нашкодивший кот. Гафур страшился гнева своего бригадира, знал, что не будет ему поблажек и от нового председателя. Тот уже выгнал с фермы Рузы-палвана, из бригадиров - Моллу-Сулеймана. Гафур собрался навсегда покинуть кишлак. Но перед уходом решил отомстить своим недругам - за тюрьму, за то, что не мог из-за них заниматься своими грязными делами. Он ненавидел их всех - племянницу, Алимджана, Муратали, всех дехкан, весь Алтынсай, всю эту новую жизнь, в которой ему было так тревожно и неуютно.
Однажды, коцда Муратали перед зарей пошел на канал умыться, - он не любил умываться в хаузе, где вода застаивалась, предпочитал свежую, холодную воду канала, - он заметил впереди на земляной дамбе чей-то смутный силуэт, едва различимый на фоне предрассветного неба. Было темно, но сумрак уже начал редеть. Зоркие глаза Муратали приметили, что человек на дамбе работает кетменем. Кто бы это мог быть? Что ему там понадобилось? Поливальщикам в эту пору нечего делать на канале. К тому же, чтобы открыть воду, не требовалось подниматься на дамбу: вода идет на поля по бетонным трубам.
Нет, тут что-то другое…
Стараясь держаться ближе к высокой дамбе, прячась в ее черной тени, Муратали осторожно пошел к человеку с кетменем. Приблизившись, бригадир лицом к лицу столкнулся с Га- фуром.
Гафур от неожиданности выронил кетмень, изготовился было бежать, но Муратали цепко схватил его за рукав.
– Ты что тут делал, негодяй?!
Гафур обернулся и с нарочитой развязностью воскликнул:
– А, бригадир! Тебе и ночью не спится!,
– Сам-то что тут делаешь по ночам?
– Ха!.. Клад искал, бригадир!
– нагло ухмыльнулся Гафур.
Не отпуская Гафура, Муратали взглянул под ноги. Земля на дамбе была разворочена. Старика осенила догадка. Гафур пытался разрушить дамбу! Он вырубал в ней проем, чтобы выпустить на поля мощный поток воды. Хлынув, заливая хлопок, размывая остальную часть дамбы, вся вода, которую с таким усердием копил и берег Смирнов, ушла бы из канала!
– Вижу я, какой клад тебе нужен,- с угрозой проговорил Муратали.
– Хотел украсть воду? Ты был вором, вором и остался. Идем в сельсовет, злодей! Там ты получишь по заслугам.
Гафур дернулся, стараясь вырваться из рук бригадира, но у Муратали была железная хватка. Наглая ухмылка сползла с лица злоумышленника, глаза воровато забегали. Льстиво, просительно он уговаривал:
– Не кричи, дружок! Зачем кричать? Мы с тобой старые приятели…
– Такой друг, как ты, опасней врага!
– Ай-яй, зачем так говоришь? Твои враги в Алтынсае. Враги твои те, кто задумал лишить тебя дома и дочери. А я всегда желал тебе добра…
– От твоей доброты зачах мой хлопок1