Сильнее бури
Шрифт:
– Хлопок не твой, колхозный. А тебе я всегда был другом. Я один понимал, как дорог твоему сердцу Катартал. Вспомни-ка, кто защищал тебя, кто помогал тебе добрым советом, когда стали к тебе приставать с этим переселением.
– Спасибо за советы, Гафур, - с усмешкой сказал бригадир, - спасибо! Они пошли мне на пользу. Уж если ты против какого дела, значит, дело это хорошее, стоящее… Вот я и решил переселиться.
– Ай-яй!.. И ты заплясал под их дудку?
– А ты думал, я вечно буду слушать таких, как ты? Слепец лишь однажды теряет посох! Глаза мои раскрылись, я уже не спутаю
– Столько лет ты знаешь меня, Муратали…
– Я знаю, что ты вор,-лоргаш, разбойник с большой дороги!
– Ну, погоди… - прошипел Гафур.
– Погоди, бригадир!
Весь этот разговор Гафур затеял, чтобы выиграть время, усыпить внимание Муратали. Выбрав удобный момент, он подставил старику подножку, толкнул его в грудь, и Муратали, поскользнувшись на траве, мокрой от выпавшей росы, лицом кверху упал на землю. Гафур опустился над ним, прижал коленом его руку и торжествующе прорычал:
– Что? Отчего ты не ведешь меня в сельсовет?
– На помощь!
– крикнул Муратали.
– На помощь!..
– Тише ты, старый пес!
– Гафур достал из-за голенища нож.
– Заткни свою поганую глотку!..
– На по-омощь!..
К дамбе с полевого стана уже бежали дехкане. Топот их приближался. Гафур оглянулся. Муратали, воспользовавшись 1 йч) минутной растерянностью, выбил нож. Гаф^р, выругавшись, вскочил на ноги, сильным пинком столкнул старика с дамбы и кинулся бежать в степь…
Очнувшись, Муратали увидел склонившиеся над ним лица дехкан из его бригады. У него болели рука, -плечо, затылок, но он пересилил боль и с трудом приподнял голову.
– Это Гафур… Это он меня… Надо его задержать, он хотел разрушить дамбу.
– Старик протянул в темноту трясущуюся руку.
– Он побежал туда, в степь…
Михри, плача, вытирала кровь с отцовского лица, а дехкане бросились ловить преступника. Их опередил Суванкул, ноторый в это время в степи заправлял трактор горючим. Услышав крики о помощи, он размашистыми прыжками настиг Гафура, сгреб его в охапку и поволок к тому месту, где лежал Муратали. Гафур бился в могучих рунах тракториста, как заяц.
Кинув своего пленника на траву, Суванкул не удержался и в сердцах крепко пнул его. Гафур очутился перед Муратали, которого подняли, поддерживая под руки. Злодея тоже подняли. Он встал, поникший, опустив голову, колени его мелко дрожали… Муратали взглянул на него в упор, плюнул и, отвернувшись, тихо вздохнул.
– Не человек это… Сорная трава, повилика. Выпалывать ее надо, выжигать, чтоб и духу от нее не осталось.
ЭПИЛОГ
Пролетели дни, прошли недели, наступила осень - пора уборки хлопка, пора волнения, которое охватывает всю республику. Кем бы ни был человек, живущий в Узбекистане, где бы он ни работал, в эти дни он думает о том, сколько колхозами собрано хлопка, много ли не хватает до тех трех миллионов тонн, которые обещаны государству. В эти дни все следят в местных газетах за боевой сводкой, отмечающей, как проходит сбор хлопка в наждой из областей. Ученые и писатели у радиоприемников внимательно выслушивают сводку, рабочие на заводах, толпясь в перерывах у газетных витрин, горячо спорят, какая из областей онажется в этом году впереди. Студенты, спеша на лекции, задерживаются у репродукторов и, прослушав сводку, заинтересованно обсуждают ход хлопкоуборочных работ. Даже приезжих захватывает общее волнение и, покупая газету, они прежде всего ищут глазами все ту же сводку.
В эти дни хлопок - главная тема разговоров, главная причина беспокойств и радостей, главная задача, главное занятие. Хлопок - это честь и слава, это жизнь республики, это гордость и сила нашей родины.»зп
Подлинные герои jsthx дней - хлопкоробы. Они трудятся на колхозных полях, не жалея ни сил, ни времени, их труд - мерило их преданности народу. Старик хлопкороб на плакатах, которые можно встретить в кишлаке и в городе, в сельсовете и на полевом стане, в столовой и в школе, смотрит в упор на дехканина, студента, рабочего и спрашивает с испытующей, суровой требовательностью: «Что ты сделал, чтобы собрать обещанные три миллиона?» Но еще настойчивей звучит в душе каждого голос совести: достойный ли вклад внес ты в общее дело?
И когда хлопкоробы видят плоды своего труда, сердца их наполняются счастливой гордостью.
Осень!.. Счастливая, тревожная, трудовая пора!..
В один из таких осенних, ласково-теплых дней Айкиз и Джурабаев, встретившись в конторе Смирнова, пошли пешком по полям, взглянуть, как спорится дело у колхозников «Кзыл Юлдуза», каковы их успехи, какие трудности им мешают.
Тропинкой, бегущей вдоль широкого старого канала, где вода, как это всегда бывает к осени, стала совсем прозрачной, они дошли до тракторного стана и там разыскали Погодина. Погодин в эти дни был хмур, придирчив, старался взвалить на себя побольше работы, и все понимали, что делает он это, чтобы отвлечься от грустных мыслей о невесте, о Лоле, которая опять уехала в город, продолжать ученье.
Обращаясь к Джурабаеву, Погодин ворчливо спросил:
– О чем думают у вас в районе? Почему до сих пор нет дороги на целину?
– Всему свое время.
– Вот-вот! Есть у меня такие трактористы: выйдет из строя какая-нибудь деталь, а им и горя мало: после, мол, исправим! А из-за этого пустяка в разгар работы трактор останавливается и на ремонт требуется уже не полчаса, а неделя1 Вы ведь знаете' товарищ Джурабаев: отложишь дело, так его снегом занесет, плесенью затянет.
Айкиз засмеялась: Погодин опять щегольнул узбекской пословицей, а Джурабаев, с недоумением посмотрев на нее, добродушно проговорил:
– Ты, Иван Борисыч, ринулся в атаку, не разобрав еще, есть ли перед тобой противник. К зиме дорога будет, твердо тебе это обещаю!
– Вы не обижайтесь на нашего директора, - сказала Айкиз Джурабаеву, и в глазах у нее запрыгали лукавые огоньки.
– У него, в силу некоторых причин, дурное настроение…
– Настроение у меня обычное.
– Тан ли, Иван Борисыч1 А мне кажется, после моих слов ваше сердце забилось чаще.
– Мотор у меня всегда работает ровно, - неуклюже пошутил Погодин, но таиться от Айкиз ему не хотелось, и он откровенно сказал: - Только теперь вот забарахлил. И какой черт выдумал эти разлуки!