Сильнее смерти
Шрифт:
Как в воздушном бою, я осмотрелся. Никого. И что есть силы закричал:
— Эй, выходи!
Но даже эхо, как в открытом море, не отозвалось на мой крик. Это был не вызов врагу, а жалобный стон еле живого человека. Голова кружилась, глаза заволакивал мрак, и только слух напрягался, ожидая услышать вражеский шорох. Но ничто не нарушало тишину.
Я тяжело встал и, пошатываясь, направился к самолету.
При свете полной луны степь просматривалась далеко, ночная прохлада освежала. Снять компас с самолета оказалось не под силу. Разбитые пальцы ни к чему не могли прикоснуться. Левая рука не слушалась, поясница сгибалась с трудом.
Я поспешил уйти прочь от страшного места.
При ходьбе возбуждение стало проходить, но боли в голове, пояснице и груди становились острее. Я стал задыхаться и уже с трудом передвигал ноги. Совсем обессилев, остановился и лег. Звезды и луна колыхались. Страшно кружилась голова. Полное безразличие ко всему сковало меня.
На этот раз очнулся от мягкого тепла, обдавшего мне лицо. Но не тепло, огонь пышет в лицо. Что такое? Горю в самолете? Душно! Что-то мягкое лезет в рот… Звериная морда облизывает мои губы, нос… «Марзик!» — я вспоминаю собаку, которая была у меня в детстве.
В пятом и шестом классах я учился в Городце Горьковской области. От нашей деревни это пятнадцать километров. Каждый понедельник с четвертью молока и караваем хлеба (питание на неделю) я спозаранку уходил из дому в город. Особенно трудно было зимой, когда пробирался ночью по снежным сугробам, в метель и пургу.
Однажды взял с собой Марзика. Не успел отойти от деревни и пяти километров, как собака опасливо завыла и прижалась ко мне. Я наклонился и, успокаивая, погладил ее. В тот же миг, невесть откуда взявшись, на дороге замелькали зеленые шары. Это были волки. Волки сбили меня с ног. Собака резко взвизгнула.
Когда опомнился, от моего Марзика остались только клочья. Бутылка с молоком разбилась, пришлось неделю сидеть на одном хлебе с водой. После этого случая мать купила мне фонарик. С тех пор ночью на этой дороге я всегда держал в руках фонарик, словно пистолет на взводе.
«Это не Марзик», — разглядывая волка, понял я. А солнце нестерпимо жжет все тело. С трудом поворачиваюсь на бок. В голове звон, солнце то появляется, то исчезает. Земля колышется. Не хватает воздуха. Жарко и душно. Сочная трава покрыта росой. Метелки ковыля и востреца склонились под ее тяжестью, стоят, не шелохнувшись. В воздухе чувствуется аромат степных цветов, перемешанный с утренним, здоровым, немного сыроватым запахом земли. Все дышит свежестью. И в небе, и в степи — повсюду разлит величавый покой. Степь, кругом степь. Земной шар. Я на верхушке его…
Снова лобастая волчья морда. Волк стоит рядом, в двух шагах, к чему-то принюхивается. О нападении он, видимо, не помышляет.
Мы беззлобно смотрим друг на друга. С любопытством разглядываю широкий лоб хищника, его могучую грудь, шею. Это четвероногое настроено куда миролюбивее самурая, который бросился на меня с ножом. Вот как может ожесточить война! Люди становятся злее волков.
Я пошевелил разбитыми губами:
— Иди сюда!
Мне хотелось погладить его, но волк, поджав свой длинный хвост, затрусил мелкой рысцой: он не доверял мне, и я не был на него в обиде.
Пронесшийся у самой земли «И-16» расколол тишину. Трава заколыхалась. Волк рванул по степи широкими прыжками.
Жизнь и война шли своим чередом.
Лежу один. Все оставили меня.
Нужно идти, но как? Пытаюсь подняться, земля проваливается…
Раздается гул моторов Летят «И-16». Их много. Больше полусотни.
Слежу за ними. Начинается воздушный бой… Чувствую себя выброшенным из жизни. Глаза влажнеют.
Два парашютиста спускаются прямо на меня. Кто они?
Хватаюсь за кобуру пистолета. Она пуста.
Доносится топот поворачиваю голову. Всадники. Японцы?
Вскакиваю на ноги и тут же валюсь как подкошенный.
Меня теребят слышу незнакомую речь, но мне так хорошо, уютно, что ни до голосов, ни до людей нет никакого дела. Я не мог больше ни чувствовать, ни думать.
Отлетался…
Бледная синева. В ней мерцает огонек. Это напоминает ночь. Луна. Чистое небо. Погода хорошая. Рано проснулся, нужно еще спать… Почему я вижу луну? Сознание проясняется. Луна исчезла, появилась синяя лампочка. Сделал движение головой — боль отозвалась во всем теле.
— Лежите тихо. Все хорошо… — послышался чей-то голос. «Всадники!» — вспомнил я и встрепенулся. «Где нахожусь?» — хотелось спросить, но разбитые губы слиплись, будто срослись. Глядя на склонившуюся надо мной голову, с усилием разомкнул рот, медленно и невнятно выдавил из себя какие-то звуки.
— Все хорошо, — повторил тот же голос. — Вы у своих и скоро поправитесь.
Кто возле меня скрытый сумраком? Свет мне нужен, свет! Электрическая лампочка вспыхнула ослепительно как солнце. Боль ударила в глаза. Я зажмурился.
— Режет? Я выключу.
— Нет, нет! — Я осторожно поднял веки. Надо мной склонилась женская голова.
Я закрыл глаза и снова открыл их.
Теперь ничто не мешало мне вглядеться в это лицо. Женщина. Светлые пышные волосы, внимательные и нежные глаза. Усталая улыбка.
— Тише! Вам вредно разговаривать.
Я сделал движение губами, чтобы спросить где нахожусь и что за добрая фея со мной но она как бы упредила меня:
— Вы в госпитале, в Чите. Я медицинская сестра Лида. Ждала, когда вы проснетесь
Удерживая меня от расспросов, она старалась больше говорить сама — о том, как меня, запекшегося в собственной крови, с еле прослушиваемым пульсом, подобрали монгольские конники и как потом самолетом я был доставлен сюда. Двое суток лежал сознания. После переливания крови ко мне возвратилась жизнь.
Я попросил пить. Она взяла стакан с клюквенным киселем, стала кормить меня с ложечки. Губы кровоточили. Выпив стакан крепкого чая, почувствовал себя так, что готов был немедленно встать.