Сильнее страха (сборник)
Шрифт:
Капитан Черкесов давно уже выключил магнитофон, но никто из приглашенных экспертов не произносит ни слова. А эксперты тут необычные: специалисты по звукозаписи, два врача из бюро судебно-медицинской экспертизы, известный актер, кинорежиссер.
— Да-с, жуткую сценку вы нам продемонстрировали, — первым нарушает молчание актер. — И чертовски все натурально…
— Меня смущают реплики Ясенева, — включается в разговор режиссер. — Они, по-моему, из другой пьесы, если только все это можно назвать пьесой.
— Я бы этого не сказал, — возражает ему актер. — Его голос такой же хмельной, как и у всех остальных, и слова вполне соответствуют происходившему.
— А что скажут медики? — обращается капитан Черкесов к представителям судебной медицины.
Врачи пожимают плечами.
— Нам впервые приходится участвовать в такого рода экспертизе, — замечает один из них. — Что касается предсмертной агонии девушки, подлинность ее у меня лично не вызывает никаких сомнений.
— Но зачем им это? — недоуменно разводит руками актер. — Зачем им было записывать на пленку? Может быть, это какие-то садисты? Вы со мной не согласны, доктор? — обращается он к врачу, сидящему с ним рядом.
— Вполне возможно. Тот, кто записал все это на пленку, мог сделать это из садистских побуждений.
— А может быть, ему понадобилась запись и для какой-то иной цели, — задумчиво произносит второй медицинский эксперт. — Может быть, ему нужно было запутать в это преступление Ясенева, фамилию которого, как мне показалось, произнес кто-то слишком уж четко.
— Да, это верно, — соглашается с ним режиссер. — На это и я обратил внимание. К тому же всех ведь по кличкам, а его почему-то по фамилии…
— Ну а какова точка зрения акустиков? — спрашивает Черкесов специалистов по звукозаписи. — Можно установить, в помещении ли это записано или на открытом воздухе?
— На слух воспринимается все, как запись на открытой площадке, — заключает один из акустиков. — Тут нет отзвука от стен и акустической обратной связи. Отражения от стен особенно были бы заметны в области средних и высоких звуковых частот. Зато довольно отчетливо слышен шум ветра. От этого при записях на открытых площадках очень трудно избавиться, даже если ветер тихий.
— А та часть, где слышен голос Ясенева, тоже записана на открытой площадке? — снова спрашивает Черкесов.
— Сейчас это трудно определить. Запись его голоса могла быть уже потом переписана на фон основной пленки, а не подклеена к ней. Все это нужно проверить специальной аппаратурой в лабораторных условиях.
— Я вполне согласен с моим коллегой, — одобрительно кивает звукооператор с киностудии «Мосфильм».
— Тогда у меня к вам просьба, — обращается к акустикам Черкесов. — Перепишите, пожалуйста, фонограмму этой ленты в нескольких экземплярах. Она может понадобиться нам для опознания участников убийства Зиминой по их голосам.
Когда приглашенные эксперты расходятся, Черкесов спрашивает своего помощника, старшего лейтенанта Глебова:
— Федор Васильевич, вы связались с оперативной группой, которая расследует нападение на Сорочкина?
— Связался.
— Надо дать им эту ленту послушать.
— Я тоже подумал об этом.
— Ну а как обстоит дело с наблюдением за домом Ясеневых?
— Удалось с помощью телеобъектива сфотографировать трех подозрительных молодых людей. Один из них очень похож на Благого, судя по описанию Михаила Ясенева. Вот посмотрите сами. Форменный дегенерат. Мы хоть и критикуем Ломброзо, а в чем-то он все-таки прав. Разве такой тип не может быть предрасположен к преступлению?
— Надеюсь, однако, — усмехается Черкесов, — вы не разделяете убеждения итальянского профессора судебной медицины, будто, корни преступности таятся главным образом лишь в биологических свойствах личности.
— Но в какой-то мере Ломброзо все-таки прав. Вот дегенераты, например… Разве от них нельзя ожидать преступных действий?
— Много ли, однако, встречалось вам дегенератов среди преступников? Да и вообще биологическая сущность личности — не определяющее начало. Дайте-ка мне эти фотографии — их нужно показать Ясеневу. Сестра его не звонила сегодня?
— Нет, Олег Владимирович.
— Хотел бы узнать и ваше мнение? — обращается Черкесов к майору Платонову — эксперту-криминалисту.
— Размышляю пока, — произносит Платонов, — потому и не тороплюсь.
Черкесов знает, что Платонов слов на ветер не бросает и, прежде чем придет к какому-либо заключению, взвесит все не один раз.
— Одно только несомненно, Олег Владимирович, — задумчиво продолжает майор, — запись на этой ленте велась не нашим магнитофоном. Скорее всего это западногерманский портативный «Грюндиг».
— А отсюда вывод…
— Нет, пока никаких выводов…
— Согласен с вами, не будем торопиться. Ну а как у нас дела с поиском такси, Федор Васильевич? — обращается Черкесов к Глебову. — Подключили к нашей группе еще кого-нибудь? Начальство обещало ведь.
— Да, подключили двух лейтенантов. Прямо из милицейской спецшколы. Им я и поручил поиски шофера такси. Но пока никаких результатов.
Капитан Черкесов смотрит на часы — рабочий день в райотделе давно уже окончен.
— Пора по домам, — говорит он своим коллегам. Но сам остается еще на несколько минут.
«А что, если съездить к Ясеневым?» — мелькает неожиданная мысль.
И, не раздумывая более, он едет к себе, переодевается в штатское. От его дома на Большой Грузинской до улицы Герцена, на которой живут Ясеневы, недалеко. Черкесов не торопясь идет к ним пешком, но думает почему-то не о Михаиле, а о Валентине.
«Дома ли она сейчас? Должна быть дома — вечером она Михаила одного не оставит…»
— Знаете, я почему-то ждала вас сегодня, — открывая Черкесову дверь, простодушно признается Валентина.