Сильнейшие
Шрифт:
— Энихи, — прошептала Соль, увидев бурую тяжелую шкуру. — Это мой сон… — И крепче прижала к себе сына. — Нихалли он или кто иной, я не позволю причинить тебе вред!
Мальчик удивленно вскинул глаза на нее:
— Какой сон, мама? — молодая женщина опомнилась. Не рассказывать же ребенку, что видела во сне, будто на него кинулось огромное тело, выпуская на лету когти из мощных лап? Или не на него? У мальчика того были светлые волосы… а рыжие или нет — не понять…
Южанин проговорил, услышав ее слова:
— Если это нихалли, он снова придет. Не
Если бы Тахи принялся ее утешать, Соль не поверила бы ему. Решила бы — не хочет тревожить. Но он говорил лениво, и сам, кажется, не опасался за сына. Уверенно говорил.
— Скажи, как нихалли узнать! — попросила молодая женщина. Солнце высоко поднялось над поляной, и снова казалось спокойно в лесу — да и привыкла, за несколько весен.
— Повадки на звериные не похожи, и держатся хоть осторожно, а все ближе к человеку, чем зверь.
— И в глаза посмотри, — подал голос молодой северянин. — Человечьи…
Тахи только головой мотнул, отчего собранные в хвост волосы хлестнули по плечам.
— Глаза они и есть глаза, чего там…
— А колокольчики тоже смотрят, когда я иду мимо, а орхидеи жмурятся! — подал голос ребенок, вызвав улыбки женщин.
Дожди зарядили на много-много дней. В хижины не затекала вода — Тахи распорядился построить их на каменном фундаменте, и в свое время до полусмерти загонял Къяли и даже Утэнну, пока искали подходящие камни и переносили их в лагерь. Сам тоже работал, не покладая рук — и старшинство его никем не оcпаривалось, да и кто мог оспорить?
Дождь — с неба стекали реки, не капли. Все запахи забивал запах воды. Если бы не Тахи и огромный южанин, в хижинах было бы нельзя жить из-за сырости. А эти двое создали лагерь уверенно, подняли его на руках, словно отец ребенка: без материнской нежности, но со спокойной силой.
Связанные пучки травы, покрытые широкими перистыми листьями, составили прочную крышу. Две хижины распорядился ставить Тахи — одну отвел для себя, другую — Утэнне и молодой северной паре. Мало его заботило, как уживутся.
— За дождями — Время Нового Цветения, — задумчиво говорила Соль, время от времени чихая и вытирая слезящиеся глаза — дымоход не удалось устроить, а дыру в крыше делать было нелепым. Вот дым от очага и ползал по хижине. — А потом еще и еще дни… А потом родится дитя у Киуте.
Опускала ресницы — перед внутренним взором вставал город, частью сложенный из камней, частью высеченный в камне. Словно соты горных пчел, аккуратные домики с плоскими крышами, друг подле друга, множество уровней и переходов, а меж ними — широкие площади. Селения на уступах, далеких и близких плато — высоко, там, где летают орлы, и на равнинах внизу. Равнинах, поросшей высокой травой, а порою и тростником со стеблями толщиной в два пальца Соль — и сочной мякотью сердцевины, из которых в Тейит готовят хмельной напиток…
Река бурлила, переполняясь небесной водой, и всерьез грозила выйти из берегов. Но это не пугало — поляна с хижинами располагалась заметно выше.
Черный ибис порой подлетал к поляне, сидел на ветке, несмотря на дождь, и смотрел. Нихалли и есть, говорил Тахи, лениво наклонялся и бросал камень или кусок толстой палки в птицу. Та с шумом разворачивала крылья и улетала.
Больше ничто их не беспокоило, разве что — дичи было мало. Хорошо, неподалеку обосновалась толстая йука с выводком. Мясо детенышей, нежное-нежное, прямо таяло во рту. Рыба зато хорошо ловилась, ее вялили в дыму очага и складывали в надежное хранилище из камней, завернутую в листья пахучего папоротника — от муравьев.
А потом вновь солнце проглянуло, и словно пар пошел от поляны, так быстро сохла трава.
Следя за ребенком, босым, с перепутанными длинными волосами, одетым в немудреные штаны из оленьей кожи, Соль вздохнула, сказала своему избраннику:
— Видела бы его моя мать. Это же маленький дикаренок. Она всегда старалась, чтобы я знала много, а я только сказки ему рассказываю.
— Ну, расскажи правду, — откликнулся Тахи.
— Разве поймет? — Соль прильнула к нему, уткнулась носом в сильную руку. Уютно… если закрыть глаза и не видеть нависающих над поляной деревьев, совсем хорошо. — Я представила как-то, что родилась в лесу и никогда-никогда не видела того, что там дальше. Чему бы я верила?
— А я знаю, что там, за лесом! — неожиданно выпалил мальчик. Оказывается, он все слышал, чуткий и любопытный. Подбежал и уселся рядом.
— Да ну? И что же? — Тахи положил ладони сыну на плечи, улыбаясь.
— Там большой-большой лес, а потом тоже лес, только синий, а потом еще красный! И еще речка есть, такая сладкая, как ягодный сок! Только очень далеко идти надо.
— А дальше?
— Дальше… — мальчик на миг призадумался, потом просиял:
— А дальше такая огромная пещера, там живет много зверей. И медведь у них главный. Они пьют сладкую воду, а еще катаются на больших-пребольших листьях!
— Тахи, ты чему смеешься? — Киуте высунулась из хижины. — Тахи?
— А люди? — через силу спросил ребенка отец, — Люди есть?
Мальчик снова задумался на мгновение, и вдохновенно ответил:
— Да! Они живут на небе и летают на светляках, и сами светятся. А к зверям ходят в гости.
— Я не могу, — простонал Тахи, стирая невольные слезы смеха. — А ведь и правда…
— Ну, чего ты хочешь? — Соль поворошила пышную гриву сына. — Это прекрасно…
— Послушай-ка вот что, — сказал Тахи, и гортанный голос был сейчас удивительно мягким — так он разговаривал только с Тевари и Соль. Остальные трое, жившие с ними бок о бок уже много весен, все еще оставались чужими. — Сядь.
Мальчик уселся на покрытой сизым мхом кочке, внимательно глядел отца. Длинные рыжие волосы вились кольцами, чуть вздернутый нос; фиолетовые глаза напоминали цветы — наивные, круглые. Да, лишь цвет глаз ему достался от Тахи, остальное — северное. А волосы говорят о том, что Тевари полукровка.
— Медведи и прочее — это и впрямь замечательно. Только ты не дикарь. Тебе надо знать правду, и вот она какая. Знаешь ведь, что такое Сила?
Мальчик кивнул.
— Это когда от твоих рук костер горит, когда Киуте срывает ветки, которые высоко над головой…