Сильные женщины. Их боялись мужчины
Шрифт:
— Как здесь не оглянуться назад в ту закрытую страну, в которой мы жили и из которой так трудно было вырваться даже в творческую поездку, ведь еще до знакомства с Леграном я пыталась выехать во Францию. Тогда отправкой занимался Госконцерт, и у меня был даже контракт с частной компанией. И каждый раз были слезы и мольбы, чтобы мне сделали визу, чтобы не соврали французам, что я больна и что мадам Гвердцители не хочет ехать во Францию. Так что мой случай с кассетой, дошедшей до Леграна, — это фантастика.
— … Фантастика, ставшая счастливой реальностью. Ну да ладно, «Олимпия », «Карнеги Холл », где вы также блистала совместный концерт с Мишелем Леграном в зале «Украина» в Киеве, подмостки Варшавы, Рима, Торонто… А что у вас с нашим Кремлевским дворцом, куда нынче не рвется только ленивый? Вот и на днях Евгений Евтушенко (хотя он, как известно у не музыкант), но и он собрал полный зал. Осталось только позвать «утонченную» столичную публику на концерт Алены Апиной или «Блестящих »?
— Нет, я не рвусь в Кремлевский дворец. За Евтушенко, которого я уважаю, я рада. Его успех подтверждает, что он грандиозный поэт и человек. Но я как музыкант туда не стремлюсь, хотя у меня есть приглашения от продюсеров, режиссеров, которые говорят: «Пора, Тамара, пора, ведь там все были». А мне как-то не хочется, просто я не совсем себя там вижу. Конечно, можно вместе с оркестром и двумя объединенными смешанными хорами сделать наплыв на публику и выступить, но… я пока обхожусь без Кремлевского дворца. Кстати, там тоже, наверное, запретили вносить в зал мобильные телефоны, как в Концертном зале «Россия», иначе выступать просто невыносимо. Не хочу хаять нашу публику, но по мне знамение времени — мобильные аппараты — пусть остаются в гардеробах.
Мы беседовали с Тамарой Гвердцители в ресторане под названием «Ампир» возле площади Маяковского. Было четыре часа дня, отобедавшие «бизнес-ланчисты» покидали зал. Немного навязчиво играла музыка, Тамара сказала, что вечерами здесь выступает неплохой оркестр. Передо мной сидела красивая сероглазая женщина с роскошными черными волосами, ослепительной искренней улыбкой. Она говорила с неисчезнувшим до конца грузинским акцентом.
— Вы по-прежнему живете между Москвой и Тбилиси? Тбилисская публика вас наверняка ревнует к Москве?
— Так вышло, что по семейным и социальным обстоятельствам я стала гражданкой России и понемногу вжилась в Москву, но Грузия, Тбилиси, конечно же, мой дом родной, который все поймет и простит. Когда я приезжаю на родину, я всегда вижу добрые глаза моих поклонников и поклонниц. Говорить о полных залах и аншлагах мне как-то неловко. Меня они просто вдохновляют и делают счастливой.
Единственное, что сегодня меня раздражает, так это то, что в прошлом году ввели визовый режим. Для меня это был шок, этот режим хуже, чем Берлинская стена, в наших отношениях. И для поездки в Грузию теперь нужна виза.
— Я читал, что трехлетней девочкой вы очень любили сладости, особенно конфеты «Мишка на Севере». Простите за комплименту но по нынешней вашей стати я могу сделать вывод, что вы разлюбили этих самых мишек.
Тамара улыбается и пытается оправдаться:
— Женский вокал — это тяжелая ноша. Мороженое я не ем с восьми лет. Я была в ужасе, когда педагог мне заявил: «Да, другие девочки могут есть мороженое, а ты нет». Это меня убило, но это меня и спасло, потому что «железная» закалка моего голоса произошла до восьми лет. Но и сегодня самое страшное для меня слово «Ангина, ангина, ангина…»
2004
ИРИНА РОДНИНА: «СПОРТ ПОМОГ МНЕ ВЫСТОЯТЬ И ВЫЖИТЬ»
«Железная леди» спорта не сдается превратностям судьбы
— Без всякой лести, Ирина, хочу сказать вам, что я восхищен вами, вашей судьбой, вашими спортивными и жизненными подвигами. По долгу службы я часто общаюсь со звездами, истинными и преходящими, но скажу вам абсолютно искренне: вы самая, самая настоящая звезда XX века. Наш разговор я хочу посвятить памяти моей мамы, которая очень любила смотреть по телевизору ваши выступления.
— Спасибо. У меня регулярно случаются смешные ситуации на эту тему Как-то на приеме ко мне подошли двое молодых красивых мужчин. Я, как любая женщина, встрепенулась при виде таких красавцев, тем более что они были во фраках, а они извещают меня, что их бабушка очень болела за мои успехи. Они меня, конечно, не хотели обидеть, упомянув о моих заслугах в спорте давно прошедших лет.
— Но обидеть вас нелегко. Ведь вас недаром называют «железной леди» фигурного катания.
— Называли. Наверное, потому, что у меня были всегда стабильные результаты. Конечно, были травмы и всякие сложности, я меняла партнеров и тренеров. Но спортивные результаты оставались стабильными. Вот меня и прозвали «железной леди».
— А не потому ли, что, как я слышал, у вас крутой, сложный характер. Ведь понятие «железной леди» пошло от Маргарет Тэтчер, сильного, по-мужски волевого политика Великобритании.
— Я считаю, что у наших российских мужчин комплекс — они боятся сильных женщин. Им больше нравятся слабые женщины и дуры. Наверное, так сложилось исторически — мужчины гибли в войнах, в репрессиях, катастрофах, и женщины, волей-неволей, много брали на себя… Вы знаете, я всегда возмущаюсь, почему, если человек в искусстве, он считается талантливым, одаренным, а в спорте человек достигает успехов только из-за характера. Почему мы боимся сказать о спортсменах — что это люди одаренные? Может быть, потому, что в нашей стране спорт был всегда после погоды. Когда-то в Ленинграде одному известному тренеру хотели присвоить звание Героя Социалистического Труда. Я слышала, что и мне хотели присвоить это звание. Но партия и правительство ответствовали, что спорт — это увлечение, а не профессия. А я считаю, что мой талант был в том, что я любила кататься на льду и всегда хотела побеждать. С пяти лет.
— Совершенно с вами согласен. Спорт — конечно же, это и талант, и трудолюбие. А в фигурном катании это еще и опасно, неверное движение, и спортсмен может стать калекой.
— На днях я слушала Сличенко и Брегвадзе, да простят меня их поклонники, но я подумала, какое счастье, что в спорте нельзя кататься всю жизнь. В этом наше преимущество — спорт удел молодых. Как в поэзии. Поэт — значит молодой.
— Да, Артюр Рембо в восемнадцать лет уже бросил писать стихи и остался гением в мировой поэзии. А в спорте есть гении? Вот вы великая спортсменка? А вы гений?