Сильные женщины. Их боялись мужчины
Шрифт:
— …которому я дала прибыль не менее чем в миллион долларов. Был в моей биографии такой казусный случай. Когда-то хорошо ко мне относившийся тогдашний министр культуры Петр Демичев подарил в пожизненное пользование рояль «Стейнвей». Но все меняется, сменился и министр культуры. Новый — по фамилии Захаров — приказал отобрать у меня подарок прежнего министра. Пришли дяди и, как это было после революции, экспроприировали презентованный рояль. Вот какие были порядки: я дала этому государству миллион долларов, на эти деньги «стейнвеями» можно было уставить дорогу от Патриарших прудов до Кремля… Тогда со мной и случился нервный криз, пропал голос, пошатнулось здоровье. Было просто обидно. Я написала Раисе Максимовне, ответ жду до сих пор…
— Да… Я
— Студенткой третьего курса Ленинградской консерватории я участвовала в конкурсе имени Глинки и получила первую премию. Пришло письмо из Москвы от Лисициана с приглашением работать в Большом театре. Я не поверила, решила, что надо мной подшутили. И не ответила. Павел Герасимович снова написал мне: «Ждем, приезжай, приходи в Большой театр». Поехала, предварительно выучив партию Марины Мнишек в «Борисе Годунове». Пришла на пробу. В зале все знаменитости: Архипова, Анджапаридзе, Вишневская, Лисициан, Петров, Авдеева, Леонова. Попросили спеть сцену судилища из «Аиды». В паре со мной сам Зураб Анджапаридзе. «Я с тобой хачу спеть», — ласково сказал он. А Зураб был для меня богом. Вышла на сцену, тростиночка, вся дрожу, трясусь от страха, но так увлеклась, что забыла про прослушивание и пела Анджапаридзе как своему любимому. Он мне и говорит на ушко во время действия: «Дэвушка, павернись в зал, ничего нэ слышно»… Так меня взяли в Большой театр. Сдала я экстерном в консерватории сразу за два года, и началась совершенно сумасшедшая жизнь.
— Цена которой сегодня — награды, вселенская слава, высокие гонорары…
— Вы знаете, самое дорогое для меня, наверное, не это. Когда в каком-нибудь Могилеве или Магадане — везде, везде, где я пою, — люди встают, чтобы меня приветствовать, — это самое дорогое. В эти минуты я понимаю, что я нужна людям. И хочется петь и жить.
— Вы постоянно летаете в разные концы света, не боитесь самолетов?
— Ничего не боюсь. Я фаталистка. Как Боженька захочет, так и будет.
1998
ЛИДИЯ ФЕДОСЕЕВА-ШУКШИНА: «У МЕНЯ СИЛЬНОЕ ЧУТЬЕ… НА ЖИЗНЬ…»
Этой встречи я ждал давно. Осенью 98-го позвонил Лидии Николаевне с просьбой об интервью. Актриса довольно резко ответила отказом, но разрешила иногда напоминать ей о себе. Я звонил. Надеялся. Последний раз побеспокоил Федосееву-Шукшину в августе 2002 года. «Встретимся в начале декабря», — поставила она точку. Свое слово народная артистка России сдержала. И, конечно же, чуть ли не с порога я попросил Лидию Николаевну объяснить причину столь экстравагантного поведения.
— Вы наверняка слышали, что одно время я была в дружеских отношениях с Бари Алибасовым, человеком очень интересным, неординарным, тусовочным, компанейским. Бари хлебом не корми — лишь бы повертеться в обществе, пообщаться с друзьями, дать интервью. Одним словом, быть на виду. И хотя мне это не нравилось, нередко я выходила в свет вместе с ним — на разные презентации, концерты, юбилеи. Об этих наших выходах вовсю писали газеты и журналы. И вот тогда же, четыре года назад, пресс-секретарь Бари Людмила вручила мне кипу этих публикаций. Просматривая их, я обомлела: откуда что взято, почему о моих отношениях с Алибасовым написано столько всякой чуши. Просмотрела и свои интервью и тоже пришла в ужас — чего только не писали обо мне, о моих мужьях и моих детях. Я была так потрясена, что дала слово с журналистами больше не встречаться. Держалась четыре года, и вот я прерываю свое молчание. Но все равно с той поры на все эти пустые светские тусовки меня не затащишь.
— Но я слышал, что от суеты мирской вы якобы ушли в монастырь.
— Это не так. Да, действительно я стала ближе к Богу, и посещения монастырей, общение с истинно верующими православными христианами, обретение духовника, архимандрита Свято-Николо-Шатомского монастыря отца Никона, перевернули мою жизнь. Я не хочу больше сниматься в пустых телепередачах, хотя меня постоянно туда зовут разные «Домино» и «Стирки», не хочу заниматься словоблудием. На это у меня не бывает благословения. Мой духовник, отец Никон, дает мне возможность задумываться и над более серьезными вещами. Недавно я попросила его благословения на участие в пьесе о последних днях жизни Екатерины Великой. Поведала о сюжете пьесы и о самой сильной, на мой взгляд, последней ее сцене. На глазах Екатерины, рассказывала я, умирает ее молодой любовник, и императрица, склонившись над ним, причитает: «Мой ангел, не умирай». «Как можно женщине называть ангелом своего любовника?» — возмутился духовник и не благословил мне участвовать в постановке.
— Сейчас идет пост, значит, вы соблюдаете и этот церковный ритуал, Лидия Николаевна?
— Стараюсь соблюдать. Я благодарна Господу, что он привел меня в монастырь к отцу Никону. Это стало чудом в моей жизни.
— Но неужели вы забросили актерскую работу?! Вас и впрямь давно не видно.
— Нет, перерыва в съемках у меня практически не бывает. Просто нынешний зритель смешной и наивный. «Чего это вас давно не видать», — спрашивают меня. А имеют-то они в виду, что я не появляюсь в ТУ-развлекательных шоу-передачах. На самом же деле моя творческая жизнь продолжается. Недавно я была в Америке, снималась в очень интересной работе у Родиона Нахапетова. Я в восторге. Готовится целый сериал, и сейчас идет озвучка. Фильм сделан по заказу ОРТ. А перед зрителями в клубах я стала выступать редко. И если соглашаюсь на встречу, то только за гонорар, за бесплатно нынче только птички поют. Да и то всякий раз преодолеваю себя, когда просят рассказать о чем-то запретном, интимном, малоизвестном из моей личной жизни.
— Вы сказали, что знакомство с монахом — отцом Никоном — для вас стало чудом. Но, простите за двусмысленность, в вашей жизни всегда присутствовали только неординарные, удивительные мужья, друзья, коллеги. Вам везло на ярких мужчин.
— Спасибо, не могу с этим не согласиться: мне действительно везло с теми, с кем я была счастлива. Все мои мужья — умные, талантливые, интересные. Но знаете, в чем секрет? В том, что все они любили Василия Шукшина, были помешаны на его таланте. А меня не обманешь. Я сразу чувствую, искренне ли человек относится к Шукшину или только подыгрывает мне. Вообще у меня сильное чутье, и Василий Макарович нередко говорил: «Ну чего там чувствует твоя интуиция?»
— После смерти Шукшина вы вышли замуж за Михаила Аграновича, и об этом тогда сплетничали, чего это она вышла за еврея. При чем здесь Шукшин?
— С Мишей Аграновичем, талантливым оператором, умным, интересным человеком, мы жили в гражданском браке. Он моложе меня на восемь лет. Мы сошлись во многом именно на его отношении к Шукшину. Он собирал все его публикации, знал его творчество, Шукшин был для него кумиром. И я почувствовала в нем очень близкого по духу человека. Он так любил слушать, когда я вспоминала Василия Макаровича. Иногда даже думала: «Как же можно терпеть женщину, которая только и рассказывает о своем муже?» А я купалась в этих воспоминаниях, словно душа Васи была возле нас. Мы прожили с Мишей одиннадцать лет. Мои дети вспоминают его с любовью. Недавно столкнулись на «Кинотавре», и моя внучка Анечка, дочь Маши и его доченька были там неразлучны.
— Ну хорошо, а с Алибасовым неужели вас тоже соединил Шукшин?
— С Шукшина-то все с ним и началось. Но не верьте сплетням, Бари не был моим мужем. Хорошим другом, да! У нас и сейчас прекрасные отношения. Так вот Бари не раз говорил, что когда он читает Шукшина, то себя видит в Василии Макаровиче. «Я не писатель, — признавался Бари, — но мне кажется, что все шукшинское написал я. Для меня Шукшин как брат родной». Надо сказать, что Бари необыкновенный человек: выразительный, талантливый генератор творческих и деловых идей.