Сильвандир
Шрифт:
— Батюшка, батюшка! Что вы такое говорите?
— Вы сами понимаете, сударь, — продолжал барон, — эти его слова звучали как призыв к моей порядочности.
— И что же вы ответили, отец?
— Я ответил, что для нас, потомственных дворян, титул всего лишь титул, а древнее имя — гораздо важнее. Я ответил: во всей провинции известно, что, хотя д'Ангилемы всего лишь бароны, род наш был славен уже во времена первых крестовых походов, а ведь в начале царствования нашего великого короля деду графа де Круазе пришлось с превеликим трудом собирать доказательства своего знатного происхождения, когда он пожелал сделаться конюшим его величества. А это означает,
— А что же он ответил?
— Он протянул мне руку и сказал: «Превосходно, барон, мы еще об этом потолкуем».
— Ах, батюшка! Дорогой батюшка! — воскликнул Роже. — Какую радость вы мне доставили! Но Констанс, где Констанс?
— Констанс теперь со своим отцом, как и ты со мной; она вместе с ним возвратится в Безри, как и мы возвратимся в Ангилем. Завтра я нанесу визит виконту, чтобы принести ему наши извинения, во время этого визита мы обо всем с ним потолкуем.
— Дорогой отец, — проговорил Роже, — постарайтесь, чтобы он сумел по достоинству оценить мою любовь, скажите, что я боготворю Констанс, что я жить без нее не могу; скажите, что, если меня разлучат с нею, я умру, скажите…
— Я скажу, что, по всей вероятности, у вас в один прекрасный день будет семьдесят пять тысяч ливров годового дохода, и, поверьте, сударь, этот довод окажется не менее красноречивым, чем все ваши доводы.
— Говорите что найдете нужным, любезный батюшка, но только добейтесь согласия от виконта.
— В таком случае позвольте мне действовать по моему разумению, — сказал барон, — поверьте, я лучше вас знаю, как взяться за дело.
— А?.. А?.. — пролепетал Роже.
— О чем вы? — осведомился барон.
— А Констанс?
— Что Констанс?
— Увижу ли я ее?
— Это совершенно невозможно; теперь, сударь, вы сможете вновь увидеть мадемуазель де Безри только в ее родительском доме и только с согласия виконта и виконтессы.
— А как вы полагаете, отец, — робко спросил Роже, — можно ли надеяться на их согласие?
— Уповаю, что оно будет дано дня через три или четыре.
— Дня через три или четыре! — вырвалось у Роже. — Увы! Так долго!
— А ведь одно время вы думали, что вообще ее больше никогда не увидите. Мне кажется, «никогда» — это куда хуже, чем «долго».
— Потому-то я и решил тогда стать иезуитом, — отвечал Роже.
— Да, да, сударь, — подхватил барон, — да, теперь-то я хорошо знаю, что у вас в голове рождается множество мыслей, и одна хитроумнее другой. О, вы человек весьма находчивый, весьма предприимчивый. А потому мы и воспользуемся этими вашими качествами.
— Что вы хотите сказать, батюшка?
— Мы сообщим вам об этом в Ангилеме.
Шевалье так и не удалось ничего узнать о плане, главным исполнителем которого ему предстояло сделаться; отец и сын сели верхом на лошадей и направились в обратный путь в свой родной замок.
Нечего и говорить, что барон один пошел проститься с добрым священником, Роже не стал добиваться чести засвидетельствовать почтение этому славному человеку.
IX. КАК И НА КАКИХ УСЛОВИЯХ РОДИТЕЛИ МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ БЕЗРИ И ШЕВАЛЬЕ Д'АНГИЛЕМА ПРИШЛИ К ПОЧТИ ПОЛНОМУ СОГЛАСИЮ КАСАТЕЛЬНО БРАКА СВОИХ ДЕТЕЙ
Вот уже в третий раз Роже возвращался в Ангилем после полного крушения своих планов; однако на этот раз он возвращался туда, питая некоторые виды на будущее. Хотя шевалье очень плохо разбирался в житейских
По возвращении в замок надежды Роже еще больше укрепились, так как баронесса, ожидавшая мужа и сына у окна башни, откуда были видны окрестности, заметив их, спустилась вниз и вышла им навстречу с сияющим лицом. Роже направил лошадь прямо к ней, спрыгнул наземь и кинулся в объятия матери.
— Скажите, матушка, вы тоже уповаете на лучшее? — чуть слышно прошептал он. — Но только не обманывайте, только не обманывайте меня!
— Да дитя мое, да, мой мальчик, — отвечала баронесса, — успокойся, все будет хорошо.
И в самом деле, баронесса, как и ее супруг, в свою очередь отметила некую метаморфозу в поведении соседей. Когда рано утром виконтесса де Безри, сопровождавшая Констанс в Ангилем, обнаружила исчезновение дочери, она пришла в ярость. И вот в самый разгар взрыва ее материнского негодования прибыло письмо от метра Кокнара, извещавшее д'Ангилемов о смерти г-на де Бузнуа. И письмо это как по мановению волшебной палочки успокоило виконтессу: она как будто на время забыла о своем огорчении, чтобы разделить радость от неожиданного известия, только что полученного ее соседями. А когда посланец священника из Шапель-Сент-Ипполит, запыхавшись, появился в замке и сообщил, что беглецы находятся в доме кюре, почтенная дама ощутила почти сожаление, узнав, что из-за щепетильности славного пастыря молодые люди не стали мужем и женой. Еще не зная о том, что такое же сообщение было спешно направлено священником одновременно и барону, и ее мужу, виконтесса пожелала сама сообщить своему супругу о бегстве молодых людей, а заодно и о событии, которое превращало это бегство чуть ли не в счастливое стечение обстоятельств, поэтому она приказала заложить лошадь в свою карету, которую оставили у одного из арендаторов, чтобы Роже ненароком ее не увидел, и отправилась в Безри; однако, прощаясь с баронессой, она уронила несколько слов, недвусмысленно означавших, что визит барона д'Ангилема в Безри будет не только благосклонно встречен, но что при создавшихся обстоятельствах такой визит, по ее мнению, просто необходим.
Таким образом, в поведении как виконтессы, так и виконта можно было усмотреть благоприятные предзнаменования. Что же касается Констанс, то у шевалье были свои причины не сомневаться в том, чего именно следовало ожидать от нее.
На семейном совете с участием аббата Дюбюкуа, чьи обязанности мало-помалу превращались в синекуру, было решено, что барон на следующий день отправится с визитом в Безри и, смотря по обстоятельствам, заведет там речь о свадьбе или же промолчит; однако все присутствующие и даже осторожный аббат полагали, что барону непременно придется завести речь о свадьбе.
Великий день, прихода которого с таким нетерпением ожидал Роже, наконец наступил. Уже в шесть часов утра юноша был на ногах и разбудил отца. Однако барон всегда неукоснительно соблюдал правила приличия и не пожелал появиться в Безри раньше полудня. Поэтому Роже пришлось набраться терпения, что он и сделал, беседуя с матерью о Констанс.
В девять утра барон уехал верхом на Кристофе. Роже настойчиво упрашивал отца пробыть в Безри лишь столько времени, сколько потребуется, чтобы обсудить различные условия, связанные с будущей свадьбой. Барон обещал возвратиться в четыре часа пополудни.