Сильвин из Сильфона
Шрифт:
Сильвин, он же брат Клемент, поблагодарил монаха дружеским кивком, показав, что не обиделся, а, наоборот, по достоинству оценил шутки, и двинулся в сторону монастырских построек. В этот момент во двор высыпала ватага мальчишек в одинаковых штанишках и рубашечках — воспитанники монастырской начальной школы. Появился волейбольный мяч, двое озорников встали на руки и пошли наперегонки. Заметив брата Клемента, многие мальчики изъявили желание прикоснуться губами к его руке, другие тотчас остановились и выразили ему почтение смиренными взглядами и учтивыми поклонами.
Сильвин зашел на кухню, оставил там корзину с грибами и поднялся в свою келью. Это было узкое помещение с каменными сводами грубой кладки, тесной кроватью, прикроватной тумбочкой, табуретом и занавешенной нишей, используемой вместо платяного шкафа. Мутное оконце проецировало на стену пятно задиристого летнего света; если приблизиться к стеклам, можно было увидеть толщину наружных стен — не меньше полутора метров.
Брат Клемент устало опустился на кровать — та приветливо скрипнула — и не меньше получаса оставался неподвижным, лишь едва заметно раскачиваясь в такт своим мыслям. Неожиданно вздрогнув, он сполз на пол, отодрал под кроватью две половицы и извлек на свет запыленные тетради, перевязанные куском толстой бечевки…
С каждым годом воспоминания о прошлом посещали его все реже и реже. Новое бытие, сытое и размеренное, в окружении чудной природы и приветливых людей настолько завладело его сознанием, что временами ему казалось, будто ничего прочего с ним никогда и не происходило. Не было матери, шлюхи и алкоголички, Сильфона с его задыхающимся ритмом жизни и гильотинами на каждом шагу, замаскированными под святыни, не было бесконечных мытарств по казенным домам, ночлежкам и съемным углам, не было Германа, его сурового импресарио и всей той несусветной истории, которую он описал шаг за шагом в трех тетрадях.
Возможно, если б не эти засаленные листы, Сильвин окончательно убедил бы себя, что ничего и не было. Что он не обладал самым могущественным даром, который только может подарить судьба, что он не владел материально половиной мира и что сердца миллионов людей не принадлежали ему на правах абсолютной собственности.
Конечно, эти страницы многого не вместили, особенно того, чего не выразишь убогой схематикой человеческой речи, но любая строка, какую б не выдернул блуждающий глаз из нагромождения знаков, вдруг оживала живописным между-строчием, начинала дышать особенным, известным только Сильвину содержанием. Здесь витало столько недосказанного, столько закодированного, столько энергетики пережитых эмоций, что перечитывать эти тетради можно было бы безостановочно и каждый раз открывать все новые и новые смыслы.
Брат Клемент вскользь пролистал последнюю тетрадь и уткнулся в заключительный абзац. Он вспомнил, как, поставив последнюю роковую точку, вдруг затрясся всем телом и сильнейшая головная боль швырнула его на пол — лицом в битое стекло, а из носа ручьями хлынула кровь. Далее он потерял сознание и очнулся в сильных руках Бо-бо, которые, пригнув головы, несли его по земляному туннелю, слабо освещенному редкими лампочками. В душном полумраке попискивали крысы, пахло канализацией, с потолка на лицо падали капли влаги, обжигая свежие порезы. В арьергарде молчаливо, наверное, уже ничему не удивляясь, шлепал по воде Сатана…
На следующий день на заброшенном складе Сильвин обнаружил, что утратил свои чудодейственные способности. Странно, но при этом он не испытал даже элементарного сожаления, а вот острое чувство избавления от непосильной ноши доставило ему неописуемую сладость. Всё, баста! Больше не нужно сопереживать чужим страданиям, ежедневно быть свидетелем чудовищных преступлений, невольно накапливать в себе гигабайты человеческих тайн, а главное — не надо корчить из себя Господа Бога!
Потом была гибель Сатаны, которого загрызли волки, чуть позже естественная смерть братьев Бо-бо, которым от рождения предписывалась короткая жизнь и мучительная кончина. Далее долгие странствия, голод, лишения и бескорыстная помощь разных людей, которым и в голову не приходило, что они помогают самому разыскиваемому преступнику на планете. Совершенно случайно Сильвин оказался в этом монастыре и вот уже десять лет молился, возделывал монастырский огород и преподавал мальчикам-сиротам всемирную литературу…
Единственное, чего Сильвин так и не смог понять, так это почему военный самолет, который послали уничтожить Башню Странника и приближение которого он чувствовал, так и не выполнил боевую задачу. Он не знал, что произошло, и часто задумывался на эту тему. А дело было так…
Десять лет назад, в тот самый день, ближе к вечеру полковник авиации, командир элитной части стоя выслушивал раскаленную телефонную трубку. Черная пластмасса трубки лоснилась от влажных пальцев смятенного мужчины. Было очевидно, что на другом конце засекреченной связи — весьма высокий армейский чин, а также и весьма взбешенный, так что все нюансы происходящего разноса отражались на бывалом лице полковника: раскрасневшиеся скулы, крупинки пота на жилистой шее, вздрагивающая бровь…
Через десять минут после этого разговора перед командиром части предстал капитан лет двадцати семи в облегченной форме — летчик, только что пилотировавший СУ-37. Его сопровождали два вооруженных младших офицера роты охраны, и было непонятно, то ли капитан уже арестован, то ли еще не арестован.
— Рассказывай! — надвинулся хмурой массой вышедший из-за рабочего стола полковник.
— Я уже объяснил комиссии… — нехотя ответил летчик. — Я сделал все необходимое. Я произвел запуск. Дважды. Ракеты не отделились…
Хозяин кабинета впился холодным и ядовитым взглядом в светлое лицо капитана. Что-то всегда не нравилось ему в этом молодом офицере, еще с тех пор, как тот прибыл сюда, на базу из рядовой эскадрильи. Красавчик, примерный семьянин, отличник боевой подготовки, на сегодняшний день асс, каких в полку по пальцам пересчитать, но некоторые, едва уловимые его особенности неизменно смущали, прежде всего вот эти противоречивые глаза. Вот и сейчас, он кажется таким честным, безропотным, открытым… но что у него с глазами? В их глубинах прячется слишком много скрытого смысла, самостоятельности, двойственности…
— Техники утверждают, что все исправно. Мы, конечно, проведем дополнительную экспертизу пусковых механизмов, но у меня нет оснований не доверять нашим специалистам. Что скажешь, родной?
— Не могу знать!
Сей солдафонский ответ разочаровал полковника. Задание не выполнено, Странник бежал, завтра полетят головы всех, кто это допустил, а мальчишка имеет наглость прикидываться невинной овечкой и еще смотрит как-то непонятно — какой-то окрошкой из сарказма, страха и ненависти. Странно!