Сильвин из Сильфона
Шрифт:
Сильвин в испуге отшатнулся от молодой женщины. О, господи, как могла та чумазая десятилетняя девочка с дистрофичной фигуркой и безобразным ртом в пол-лица, в сердце которой тогда произрастало целое поле чудеснейших диких цветов, превратиться в эту несносную стерву, в этого ухоженного монстра, стяжающего грязным мошенничеством злато?!
— Я не хочу! Мне все это радикально
— Ты что, опять не выучил?!
— Не выучил? Выучил! Но почему я должен каждый раз распинаться перед этим быдлом?
— Опять за старое?! Потому что ты все мое наследство просрал, идиот! — прошипела Марина. — Не говоря уже о том, что эти несчастные люди… они очень в тебе нуждаются!
— Единственное, в чем они нуждаются — это в хорошей порке, а некоторые в психушке и полицейских наручниках. Мне не требуется обладать особым даром, чтобы видеть их прежалкие душонки!.. И зачем здесь дети?!.
Впрочем, Сильвин препирался недолго. Он стащил с головы капюшон, дополнительно явив пастве отборные увечья и вызвав общий возглас жалости и умиления, а затем проникновенно загнусавил хорошо заученной полурелигиозной-полумистической вязью:
— Я не знаю, верю ли я в Него. Я даже не знаю, существует ли Он — доказательств не вижу. А если и существует, кто поручится за то, что вс"e не обман лукавый, что зло, творимое на земле, не Его рук дело? Ибо вижу под Его знаменем лишения безмерные, страдания бесконечные и всеобщее моральное разложение, болезни, кровь, смерть — всеобъемлющее и непобедимое торжество зла! Но я верю в себя! Я чувствую в себе силы! Добрые силы! Я питаю этими силами весь мир, и, возможно, от того он еще не пошел ко дну. Имя мое Странник!..
Сильвин говорил неумолимо складно, преобразуя фразы в мощный психический поток красноречия. Все, кто находились на поляне, очевидно впали в божественный экстаз: внимали его словам с величайшей болью и радостью. Некоторые глупо улыбались, другие ушли в себя, замерли в прострации, а иных бешено трясло.
После речи и заключительного ритуала всем было приказано расходиться. Брата Клемента отвели в сторону. Поляна быстро опустела, хотя два десятка паломников нарочно канителились с детьми и ношей в желании подольше лицезреть живое божество, ради которого проделали долгий путь и разорительно потратились.
Марина, подкрашивая при помощи усыпанного бриллиантами зеркальца тонкие змейки губ, сообщила Сильвину:
— На следующей неделе поедешь в Аквитанию. Тебя желает видеть принц Эдуард Третий.
— Я не хочу, — запричитал Сильвин и просительно схватил Марину за руку. — Я не могу! Меня не отпустит настоятель, у меня же уроки!
— Хватит! — Марина зло вырвала руку. — Ты уже однажды не поехал в Сингапур — я потеряла не меньше миллиона. Его заработал один из тех проходимцев, кто выдает себя за Странника! Давай теперь не будем спорить! Что же касается твоей монастырской школы, то ты сам знаешь — она финансируется мной. Кто посмеет мне перечить?! Твой настоятель — этот обжора, пьяница и развратник, которому я поставляю отборных шлюх?!
Сильвин сник:
— Хорошо. Все что угодно… Ты принесла, что я просил?
— На! — Она протянула монаху пакет с душистыми пончиками. Он схватил его в охапку, извлек первый пончик и жадно впился безобразным ртом в сладкую мякоть.
— Теперь послушай меня, папочка! — Последнее слово она произнесла не без едкого сарказма. — Принц Эдуард Третий сказочно богат. Его можно раздеть лимона на три, не меньше…
Сильвин продолжал поглощать пончики, сладкая начинка текла по подбородку, — едва ли прислушиваясь к словам не по годам циничной наставницы. Заметив это, Марина рассердилась:
— Отвернись хотя бы, идиот! Не видишь, на тебя люди смотрят!.. Итак, нам известно, что принц сочувствует идеям Странника. Этим мы и воспользуемся. Ты должен его обаять, затмить, закрутить его мозги в такой морской узел, чтобы никакая церковь не распутала. Понял меня?!
Сильвин нехотя прервал трапезу и преданно облобызал слепнущим от слезы глазом косметически безупречное лицо Марины.
— Как скажешь, моя принцесса!