Сильвио
Шрифт:
Мой царь, на склоне лет Клотальдо не обманет.
Он не погубит сына твоего.
Он друга старого любить не перестанет…
Доверь младенца мне, молю — отдай его.
Спаси народ, спаси себя!..
Базилио.
Ты прав.
Мне долг велит — иного нет исхода —
Все чувства нежные поправ,
Пожертвовать младенцем для народа.
Но
Гнетет корона золотая
И клонится к земле, изнемогая
Под бременем венца усталое чело.
Идем же, старый друг…
С какою сладкой мукой
Подкрадусь я, как вор, к ребенку моему…
Не бойся, я будить его не стану, и к нему
Тихонько подойду — ни жалобы, ни звука,
Я только посмотрю и только, пред разлукой,
К шелковым пеленам уста мои прижму…
Родимый мой, прости, прости навек мой милый…
Клотальдо, тяжко мне… о Боже, дай мне силы!..
Базилио и Клотальдо уходят.
Шут (один на полутемной сцене).
Король младенца губит сам.
Он мнит себя судьбой гонимым.
И глупым бредням и мечтам
Он сыном жертвует любимым.
Себе мы горе создаем.
И сны, и призраки пустые
Мы древней мудростью зовем
Предубежденья вековые.
В колодце, в черной глубине.
Мы видим, влагой отраженный,
Свой образ собственный на дне:
Так ум наш робкий и смущенный,
Склонясь над мертвой пустотой,
Во мраке вечности немой
Свое лишь видит отраженье
И суеверно чтит его.
Как высший ум и божество.
Как волю звезд и провиденье.
Дохни лишь разумом на них —
И сон исчез неуловимый.
И нет уж призраков ночных
И воли звезд непобедимой.
Но люди-трусы не поймут
Могучей силы отрицанья:
Я одинок, философ-шут.
Но втайне полон состраданья.
В насмешках теплится любовь;
Мне жалко их; предвижу вновь
Борьбу, ненужные мученья.
Бесцельно льющуюся кровь.
За тень мечты, за сновиденья.
Но жалость робкая моя
Бессильна… Если б молвил я:
«Стыдитесь верить предрассудку!»
Они бы распяли меня,
Иль мудрость приняли за шутку.
Занавес.
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ
Скалы, покрытые лесом; у входа пещеры Клотальдо. После пролога прошло 18 лет.
Клотальдо.
Уж вечереет; солнца луч
Не так отвесен, бел и жгуч;
И золотистый, мягкий свет
Какой-то благостью согрет.
Как пар, волнуясь над землей.
Еще тяжелый дышит зной.
На голой, розовой коре
Огромных сосен на горе.
На серых, мертвых лишаях.
На тихих, выжженных камнях.
А там — меж ясеней немых,
Дубов и вязей вековых —
Уж ночь зеленая: там — тень
И усыпительная лень;
Там на гнилой коре стволов
Наросты влажные.
Там слышен вздох уснувших фей —
То между спутанных ветвей
Журчит невидимый ручей
И нежный мох кропит росой…
Но луч прорвался золотой
В ту ночь, — и блеском залита
Стрекоз влюбленная чета:
Они в лобзании на миг
Слились, и к стану стан приник.
Над изумрудным тростником
Пылая синим огоньком.
О, как прекрасен Божий мир.
Как чист сияющий эфир!..
Природа молится и ждет.
Что ангел мира снизойдет.
И небо говорит «прости»
Земле, пред тем. чтоб отойти
Ко сну… Пред тем, чтоб задремать
Они целуются: так мать,
От колыбели уходя,
В последний раз свое дитя,
Чтобы спалось ему светло,
Целует в сонное чело.
Довольно грез; пора готовить ужин.
С охоты Сильвио придет голодный
Тому, кто с волею природы дружен.
Тому, кто без рабов живет свободный.
Котел с похлебкой так же мил и нужен,
Как вешние пленительные розы.
Как золотые девственные грезы.
С тех пор, как мы работниками стали,
Ни для каких красот земли и неба,