Сильвия и Бруно
Шрифт:
— Хорошо, давай подумаем, — ответил Бруно, вновь засунув палец в рот и усевшись прямо на какую-то дохлую мышь.
— А что здесь делает эта дохлая мышь? — спросил я. — Лучше закопай её или брось в ручей.
— Нет, она нужна мне для измерения! — закричал Бруно. — Как же тогда размечать садик? Мы делаем каждую клумбу длиной три с половиной мыши и шириной в две мыши.
Тут он ухватил свою мышь за хвостик, чтобы показать мне, как ею пользоваться, но я поспешил остановить его, так как начал опасаться, что моё «наваждение» может улетучиться ещё до того, как мы закончим наведение
— Я думаю, лучше всего будет, если ты примешься за прополку клумб, а я в это время разложу голыши по цвету, чтобы потом можно было окаймлять ими проходы.
— Так и сделаем! — воскликнул Бруно. — А пока мы будем это делать, я расскажу тебе про двух гусениц.
— Хорошо, послушаем про гусениц, — проговорил я и начал отбирать голыши, складывая их в кучи разных цветов.
Бруно быстро и едва внятно затараторил, словно обращался сам к себе.
— Вчера я видел двух маленьких гусениц, когда сидел у ручья, там где можно выйти в лес. Они были совершенно зелёные и с жёлтыми глазами, и они меня не видели. А у одной было крылышко мотылька — большое коричневое крылышко мотылька, да? — такое сухое, с прожилками. Она хотела унести его. Мне кажется, она не хотела его съедать, а может, она хотела сделать из него себе пальтишко на зиму?
— Может быть, — сказал я, потому что Бруно взглянул на меня в ожидании ответа. Этих двух слов оказалось малышу достаточно, и он весело продолжал:
— Вот, а так как она не хотела, чтобы другая гусеница увидела, что у неё есть крылышко мотылька, то она когда уходила, то держала его всеми своими левыми ножками, а шла только правыми. Но она сразу же перевернулась после этого.
— После чего? — спросил я, уловив только последние слова, потому что, сказать по правде, я не особенно прислушивался.
— Она перевернулась, — очень серьёзно повторил Бруно, — и если бы ты видел, как гусеницы переворачиваются, то знал бы, как ей трудно, и не смеялся бы сейчас.
— Поверь мне, Бруно, я вовсе и не думал смеяться. Посмотри — я снова совершенно серьёзен.
Но Бруно только скрестил руки на груди и проговорил:
— Не надо мне. Я сам видел, что у тебя в одном глазу что-то мелькнуло — как на луне.
— Почему ты думаешь, что я похож на луну, Бруно? — спросил я.
— Твоё лицо большое и круглое, как луна, — ответил Бруно, пристально в меня вглядываясь. — Только оно не светится так ярко, зато оно чище.
Я снова не смог сдержать улыбки.
— Я ведь иногда умываю своё лицо, Бруно. А луна никогда не умывается.
— Никогда не умывается? — удивился Бруно. Он весь подался ко мне и таинственным шёпотом добавил: — Лицо луны становится каждую ночь всё грязнее и грязнее, пока не сделается совсем чёрным. И тогда, когда оно всё загрязнится, тогда... — тут он провёл ладошкой по своим собственным розовым щёчкам, — тогда она умывается.
— И снова становится чистой, верно?
— Не вся сразу, — сказал Бруно. — Чему только тебя учили! Она умывается понемножку, только начинает мыть с другой стороны, понятно?
Всё это время он преспокойно сидел на своей дохлой мыши, сложив руки на груди, а сорняки ничуть не были потревожены. Поэтому в конце концов мне пришлось ему сказать:
— Сначала работа, а забавы потом. Никаких разговоров, пока не закончим эту клумбу.
ГЛАВА XV. Месть Бруно
Несколько минут мы молчали, в течение этого времени я сортировал голыши и втихаря с интересом наблюдал, как Бруно занимается садоводством. И в самом деле, это был невиданный способ: перед тем как прополоть клумбу, он сначала её вымеривал, словно бы опасался, как бы она не съёжилась от прополки; один раз даже, когда клумба против ожиданий вышла длиннее, он принялся дубасить маленькими кулачками свою дохлую мышь, приговаривая при этом:
— Вот тебе! Опять всё испортила! Почему ты не держишь хвост прямо, как тебе говорят?
Затем он с таинственным видом обратился ко мне:
— Слушай, что я придумал. Ты ведь любишь Фей и Эльфов?
— Конечно, — ответил я, — конечно, люблю, иначе меня бы здесь не было. Если бы я их терпеть не мог, то отправился бы в какое-нибудь другое место, где никаких Фей и Эльфов нет.
Бруно презрительно засмеялся.
— Ты ещё скажи, что отправишься в такое место, где нет никакого воздуха, потому что терпеть не можешь воздуха!
Я не совсем понял, что он хочет сказать. Поэтому я попытался сменить предмет.
— Вообще-то, ты первый Эльф, которого я встречаю в жизни. А вот, скажем, ты — видел ли ты в своей жизни других людей, кроме меня?
— Ещё сколько! — отозвался Бруно. — Мы встречаем их, когда ходим по дороге.
— Но они не могут заметить вас. Как же получается, что они никогда на вас не наступают?
— Они и не могут на нас наступить, — ответил Бруно, очень удивившись моему невежеству. — Сам подумай: ты идёшь... вот здесь... — Он прочертил по земле небольшую линию. — А вот тут Эльф — то есть я... он идёт здесь. Тогда получается, что ты ставишь одну свою ногу сюда, а другую ногу сюда. Поэтому ты никогда не наступишь на Эльфа.
Объяснение вышло на славу, но меня оно не убедило.
— А почему я не поставлю ногу прямо на Эльфа? — спросил я.
— Не знаю, почему, — задумчиво ответило маленькое существо. — Только знаю, что не поставишь. Ещё никто и никогда не наступал на Эльфа или Фею. Теперь я скажу тебе, что я придумал, раз ты так любишь Фей. Я раздобуду для тебя приглашение на званый ужин к Сказочному Королю. Я знаком с одним из старших блюдоносов.
Тут мне снова не удалось сдержать смеха.
— Разве же блюдоносы приглашают гостей?
— Конечно, приглашают, но только не ужинать, а прислуживать! — как ни в чём не бывало разъяснил Бруно. — Неплохо, правда? Разносить блюда и наливать в бокалы вино.
— Неплохо, неплохо, но всё равно это не так здорово, как самому сидеть за столом, верно?
— Эх, — сказал Бруно таким тоном, словно ему стало жаль моего невежества. — Если ты даже не Лорд Чего-нибудь, то, сам понимаешь, нельзя ожидать, что тебя пригласят на королевский ужин сидеть за столом.