Симфония тьмы
Шрифт:
Уже в машине, когда они направлялись на прием, Якобсон, озабоченно наклонившись, спросил у Дронго:
– У вас есть какие-нибудь предварительные представления о том, что вы будете делать?
– Ловить Ястреба, – угрюмо ответил Дронго, – мы же не можем сидеть и ждать, когда он снова попытается нанести удар.
– Это я понимаю, – кивнул Якобсон, – но каким образом?
– Для этого мы пока еще слишком мало знаем, – уклонился от прямого ответа Дронго.
Барбара, сидевшая напротив, рядом с Осинским, была в строгом элегантном платье изумрудного цвета. Дронго оценил своеобразие
На самом приеме было не менее трехсот гостей, восторженно приветствовавших вошедшего Осинского. Композитор был в этот вечер главным украшением приема. Дронго отметил несколько знакомых лиц, известных по газетам и телевизионным выступлениям. Все говорили о триумфе оперы Осинского, рассказывая о посещении оперы премьером Великобритании и президентом Франции.
Здесь появиться Шварцман не мог. И не только потому, что Ротшильды приглашали на свой прием известных и хорошо знакомых им людей. Здесь был другой круг общения, тот самый недоступный уровень, куда многие, снедаемые честолюбием, пытаются попасть всю жизнь. Но Дронго после полученного письма хорошо понимал и другое: бывший профессиональный убийца, сумевший к тому же выжить в аду бразильских тюрем и горевший жаждой мщения, Альфред Шварцман был не просто опасен. Он уподобился раненой змее, озлобленной тигрице, сочетающей в себе осторожность змеи и ярость тигра. Он стал сильнее и жестче, потерял всякие остатки человечности, если они в нем и были когда-нибудь, и превратился в идеального исполнителя для такого рода преступлений.
Остановить такую адскую машину смерти могла только смерть. И Дронго не хотел оставлять никаких шансов Альфреду Шварцману. Заметив, что Барбара осталась одна, он подошел.
– Когда закончится этот прием?
Она чуть улыбнулась.
– Кажется, вам он совсем не нравится.
– Наоборот. Это единственное место, где трудно появиться убийце. Однако, учитывая вчерашнее происшествие, я все-таки хотел бы, чтобы мистер Осинский меньше участвовал в подобных шумных мероприятиях.
– Это невозможно, – возразила Барбара, – он слишком известен.
– Вы давно с ним работаете?
– Около года.
– А мистер Якобсон?
Он уловил в ее глазах удивление.
– Спросите об этом лучше у него сами, – ответила она, – во всяком случае, мне иногда кажется, что он был рядом с Джорджем с момента его рождения.
– Он его так любит? – пошутил Дронго.
И снова получил в ответ чуть заметную улыбку.
– Может быть. Хотя мне иногда кажется, что Якобсон решил заменить Осинскому его родителей, жену, детей и всех друзей. Он возится с ним как с ребенком.
– У композитора плохой характер?
– Как и у всякого творческого человека. С нервными срывами. Депрессиями, сомнениями. В общем, все как обычно.
– А как он относится к красивым женщинам?
На этот раз она удивилась:
– На этот вопрос я тоже должна отвечать?
– Мне просто хочется знать о нем как можно больше.
– Он любит красивых женщин, – кивнула Барбара.
– У него есть постоянная подружка?
Она чуть покраснела. Дронго это заметил.
– Нет, – не совсем решительно сказала она и сразу отошла от собеседника.
К нему подошел Якобсон.
– Как вам нравится Барбара? – восхищенно спросил Якобсон. – Изумительный экземпляр самки. И очень умна, между прочим.
– Это я уже успел понять. Вы давно ее знаете?
– Только не надо ее подозревать, – сразу сказал Якобсон, – надеюсь, вы не считаете, что она может помогать Ястребу?
– Я пока еще ни в чем не уверен, – сухо ответил Дронго. – Вы нашли ее в Америке? Кто взял ее на работу? Вы или сам Осинский?
– Вообще-то всегда решения принимаю я сам, – честно признался Якобсон, – но в этом случае право выбора было за Осинским. Он сам выбрал Барбару и настоял на том, чтобы она его сопровождала повсюду.
– У них близкие отношения? – не поверил Дронго.
– Даже чересчур. Осинский, правда, немного младше ее. Но ему и нужна была такая – сильная, уверенная в себе, красивая, самостоятельная женщина. Чтобы передать ему часть своей силы. По-настоящему сильным мужчину делает женщина, которая рядом с ним. И трусом мужчину, к сожалению, тоже делает женщина.
– Она его любовница?
– Иногда они спят вместе, – признался Якобсон, – но это скорее профилактическая помощь, чем подлинное чувство. Надеюсь, вы понимаете меня правильно. Осинский слишком не уверен в себе, слишком часто подвержен капризам, чтобы быть настоящим мужчиной в полном смысле этого слова. Он до сих пор большой ребенок.
– А она его мама, – мрачно процедил Дронго, представив себе Осинского с его разбросанными конечностями и упругую, сильную Барбару в постели.
– Вам это не нравится? – понял Якобсон.
– Это просто не мое дело, – пожал плечами Дронго, не захотев признаваться, что ему не очень приятно слышать подобное. В другом конце зала мелькала всклокоченная седовато-рыжая шевелюра Осинского. Он о чем-то оживленно рассказывал.
– Кажется, наш друг уже забыл о вчерашнем происшествии, – заметил Дронго.
– Он всегда такой. Покричит, а потом отойдет.
– Я начинаю жалеть Барбару, – сказал Дронго.
Якобсон, ничего не ответив, уже отходил от него, улыбаясь известному телеведущему, спешившему к нему с бокалом шампанского. Больше за весь вечер Дронго не разговаривал ни с кем. Ближе к полуночи гости начали разъезжаться.
Они сели в поданный «Роллс-Ройс», когда Осинский досадливо поморщился:
– Я забыл там книгу. Мне ее подарила Китти. Она еще написала там такое трогательное посвящение.
– Я сейчас принесу, – открыл дверь автомобиля Брет, тяжело вылезая из «Роллс-Ройса».
– Мартин, – позвал Дронго сидевшего за рулем охранника, – верни мой пистолет. И достань свой.
– Что-нибудь случилось? – встревожился Якобсон.
– На всякий случай, – ответил Дронго. На Барбару он старался не смотреть. Видимо, она поняла, что Якобсон рассказал ему о ее отношениях с Осинским, и поэтому тоже отводила глаза.
Через минуту вернулся Брет, подал книгу.
– Кто такая Китти? – спросил Дронго.