Симметрия мира
Шрифт:
– Так много снега, его можно есть?
– Любой, кроме жёлтого.– ответил я лукаво поглядывая на неё.
– Тебе надо продавать его как мороженное…
Я представил себя с лопатой и улыбнулся.
– Тогда, уж лучше нефть. Её тоже много.
– Продавай нефть.
Понимая, что Кахайя не поймёт всей сложности посткоммунистического апокалипсиса, произошедшего у меня в стране, я предпочёл не вдаваться в тонкости передела собственности и пояснил просто – нефти мне не досталось потому, что всю её украли до меня. На этом ликбез политэкономии был окончен и к России мы больше не возвращались. С утра Кахайя ходила на рынок за продуктами, где, закупив всё необходимое и, сложив в большую корзину, приносила домой. Я уже говорил, что местное население было буквально повёрнуто на еде и моя хозяйка не исключение. Она могла часами стоять у плиты приготавливая очередной кулинарный шедевр и, надо сказать, что в деле этом она преуспела: я всё чаще стал думать о еде и моя одежда трещала по швам. Кахайя с удовлетворением смотрела на результат откорма и от её взглядов в голове моей опять зашевелились нехорошие мысли и, несмотря на их абсурдность, они упрямо рисовали картины диких нравов, процветавших когда-то среди её соплеменников. Барни, которому перепадали замечательные кости, ходил за Кахайей как привязанный боров. Этот ренегат смотрел на неё верноподданными глазами и совсем перестал обращать на меня внимание. Он передвигался вальяжно, вперевалку, забыв что такое собачий галоп и лёгкая, непринуждённая трусца; шерсть его лоснилась, а характер испортился и стал капризным.
Воспитанная в деревенских традициях, Кахайя с удовольствием возилась в саду, удовлетворяя свои крестьянские потребности. Возделанные ею грядки со всевозможной зеленью поражали своим буйством. Огромные помидоры и перцы гроздями висели на гигантских кустах привязанных к трёхметровым бамбуковым подпоркам. В саду, рядом с раскидистым бананом росла сладчайшая груша, чуть дальше располагались манго и яблони, а вдоль забора кусты малины и крыжовника. Всё это, словно сошедшее с рекламных проспектов выставки достижений народного хозяйства, было предметом гордости и ежедневно поливалось, окучивалось и осматривалось Кахайей по несколько раз за день.
Однажды к вечеру в ворота настойчиво и громко постучали. Я вылез из кресла на веранде и, пройдя по лужайке к воротам, открыл дверь. Снаружи стоял довольно молодой мулат весь в наколках, одетый, как байкер с цепями и «косухой». Несмотря на пекло, он чувствовал себя вполне комфортно, вся его фигура выражала крайнюю степень расслабленности и двигалась будто на шарнирах. Не переставая жевать, «беспечный ездок», у которого, как я понял, не имелось байка, спросил: – «Не здесь ли проживает госпожа Кахайя?» – и, получив утвердительный ответ, осчастливил меня «радостной» вестью, сказав, что он её брат. Мне не сразу удалось переварить это известие – пройдя с ним на кухню и наблюдая сцену встречи брата и сестры – я постепенно пришёл в себя, а заодно выяснил, что сестра не очень рада брату. Мы сели за стол, разговор не клеился, упирался в общие фразы, долгие паузы и вскоре, визитёр отбыл на деревню к дедушке.
Ночью, лёжа в постели, мы болтали прежде чем заснуть и Кахайя поведала мне, что её непутёвый брат Юда появился на свет трёхпалым и совсем белым, хоть и был зачат от негра. Он потемнел на глазах изумлённых врачей буквально в считанные минуты, словно надкусанное яблоко на воздухе. Об этом феномене потом много говорили, но никто не мог найти этому разумного объяснения. Как бы там ни было с тех пор жизнь брата пошла наперекосяк. Уже к семи годам страсть к бродяжничеству занесла его на другой конец острова, где его сняли с корабля, который направлялся в Гонолулу, его опознали по трём пальцам левой руки и вернули Айше. Через месяц он повторил попытку, но на этот раз беглец растворился в джунглях, где его нашли через полгода в стае бабуинов – он кусался и ловко уходил от погони, прыгая по лианам и был пойман сетью, когда пытался скрыться вплавь по реке. Плохие манеры, перенятые у бабуинов ещё долго проявлялись в поведении ребёнка: он строил рожи, прыгал по крыше и, однажды, Кахайя видела, как он ел свои фекалии. Тогда, в свои три года, она не знала, что этого делать нельзя – поэтому попробовала, но ей не понравилось. К десяти годам Юда, избавившись от обезьяньих привычек, пошёл в школу. Там он проучился недолго и был изгнан за приставания к ученицам старших классов, которым он показывал своё большое «либидо». Айша, как могла, защищала сына и объясняла родственникам: «Это у него от папаши…» – все согласно кивали в ответ, понимая о чём она. В следующем году Айша отдала сына в новую школу, расположенную в другом посёлке в десяти километрах, за горой, где жил её дядя, брат Сухарто. Там сынок проучился ещё три года, после чего дядя вернул его домой со словами: «С меня достаточно» и, отказавшись от кофе, поспешил ретироваться. Что послужило причиной этого возврата можно было только догадываться, Айша вздохнула и решила, что это знак судьбы. Её сын -«чомо», что значит: отмеченный.
Однажды Сухарто взял внука на рыбалку. Утром они ушли к южным островам, где в изобилии водился тунец и собирались вернуться до вечера, но, ни вечером, ни утром, их не было. Айша, уложив маленькую Кахайю спать, всю ночь просидела на берегу вглядываясь в темноту ночи. Утром она вернулась домой разбитая, с самыми плохими предчувствиями, покормила проснувшуюся дочку, потом отвела её к соседям, где оставила, рассказав о случившейся беде. Она отправилась к Кувату, жившему неподалёку и имевшему хорошую лодку. Куват выслушал её и согласился помочь. К обеду они подплыли к островам, возле которых собирались рыбачить Сухарто и Юда. Между вторым и третьим островком с наветренной стороны Айша увидела знакомую лодку и сидевших в ней отца и Юду. Подплыв поближе она спросила:
– Что случилось?
Сухарто, продолжая копаться в моторе, указал на Юду и проворчал:
– У него спроси.
Подросток сидел рядом и безучастно смотрел перед собой. На расспросы Айши он не реагировал, но по всему было видно, что вину свою признаёт и готов понести наказание. Оторванный тросик стартера, уликой, валялся у его ног и многое объяснял. Мотор без стартера, завести не было никакой возможности, поэтому, взяв лодку на буксир, они поплыли к дому.
Череда поступков, не совместимых с общепринятыми нормами поведения, происходила с Юдой пугающе часто. Айша даже завела дневник и записывала туда все случаи происходившие с её сыном. Туда вошли сгоревшая православная церковь, где он, одно время был служкой и следил за свечами, шесть приводов в полицию, среди которых пять за воровство вазелина в гипермаркетах, а так же курение марихуаны и эксгибиционизм на частных пляжах дорогих отелей. Всё это Айша прилежно выписывала в столбик и напротив ставила дату, стараясь проследить динамику опасности до критических пределов. Тревога её немного поутихла, когда Юде исполнилось пятнадцать лет: «Теперь он стал почти взрослый. Хорошо бы господь направил его на нужный путь.» – думала она и господь помог ей. Юда, шляясь как-то в городе, увидел рекламу Индонезийской торговой компании о наборе матросов и прочего персонала на суда компании. На рекламе новобранцы очень походили на сомалийских пиратов, готовых к интересной и содержательной жизни. Вид бравых ребят нашёл живой отклик в душе Юды. Больное воображение тут же подсказало ему дальнейшие действия и он отправился в порт. Его взяли юнгой на торговое судно и через неделю он отбыл в Китай. Айша развела руками, но вздохнула облегчённо – ведь она ждала куда более худшего развития событий. С тех пор от Юды больше не было вестей, но именно этот факт, как ни странно, успокоил всех родственников и часть населения, хорошо знавшую парня. Кахайя закончила рассказ и посмотрела на меня. Я спал. Она зарылась в подушки и тоже закрыла глаза.
Утром мы поехали в город побродить по магазинам и прикупить что-нибудь из вещей. Мне хотелось сделать приятное Кахайе и купить, кроме всего прочего, красивое колечко. «Похоже, пора сделать ей предложение.» – подумал я, понимая, что обратной дороги нет.
На главной улице, впрочем, как и во всём городе, застроенном вопреки классических норм архитектурного планирования, царила градостроительная анархия. Строили здесь – кто, во что горазд, умудряясь прямую улицу исковеркать различного рода выступами и загибами, из-за которых она больше походила на лабиринт. Несмотря на это, мы отыскали несколько нужных нам магазинов, где купили всё необходимое. Кахайя долго примеряла наряды, пока не выбрала подходящий, стилем и цветовой гаммой похожий на традиционную одежду. Я посоветовал ей взять ещё что-нибудь из европейской одежды, но девушка со смехом отвергла моё предложение, сказав, что эта одежда кажется ей смешной и нелепой. Я, пожав плечами, ответил, что на вкус и цвет – товарищей нет, после чего купил приглянувшуюся мне рубашку и брюки цвета слоновой кости – цвета популярного в этой части индийского океана. Потом мы гуляли по городу, забредая в кафешки и мелкие сувенирные лавки. Я оттягивал посещение ювелирного магазина и в, конце-концов, решил отложить историю с кольцом до путешествия в Джакарту.
Когда мы вернулись, дома нас ждал неприятный сюрприз. Сухарто, с видом побитой собаки, рассказал о том, что, когда он занимался делами, пришёл Юда и стал бродить по дому, рассматривая безделушки и картины. Особенно ему понравились фигурки, расставленные на полках среди книг и одна из них, выполненная из дерева и раскрашенная, поразила тем, что внутри её находились ещё несколько таких же фигурок, только меньших размеров. Сухарто, всё время ходивший следом и следивший за внуком, увидел опасный огонёк в глазах и, почувствовав неладное, увёл Юду на кухню, где они пообедали. Поев и поболтав о том, о сём, Юда сказал, что ему пора идти по делам и, попрощавшись, растворился в духоте улицы. После его ухода, Сухарто обнаружил на столе записку, в которой корявым почерком было написано: «Я очень извиняюсь, но статуэтка нужна мне – погасить карточный долг. Обязуюсь вернуть, когда выкуплю обратно. С уважением, ваш Юда.» Вместе с запиской старик обнаружил пропажу моей матрёшки, которую я купил на Арбате за три рубля. Я был взбешён. Этот «невольник чести» уже стал надоедать мне. На вопрос, где его найти, Сухарто сказал, что Юда, скорее всего, в портовом районе у друзей. Зная, что за клоака – место, в которое нырнул родственничек, можно было предположить, что искать его там не было никакого смысла.
Кахайя очень расстроилась, потому-что фигурка ей тоже нравилась. Она напоминала ей рыбу, которая носила в себе деток, иногда выпуская их погулять. Ещё игрушка была похожа на беременную женщину с пятью дочками внутри. Она представляла себе, что когда-нибудь будет носить в себе таких же маленьких детей, только не пятерых, а двоих или троих и, лучше, пусть они будут похожи на мужа.
В моменты близости со мной, Кахайя часто кричала на своём языке непонятные мне слова, рычала и металась, как в бреду, это поднимало мое мужское достоинство и самомнение на дальнейшие подвиги и только позже я узнал, что, тем самым, она отгоняла злых духов, которые, по её мнению, могли войти в плод. Так кричали все женщины тораджи испокон веку.
Однажды я вернулся из мастерской домой после работы. Кахайя сидела за столом на кухне явно ожидая меня, причём, по её виду было ясно, что дело очень важное.
– Что случилось, малыш? – спросил я.
– Всё хорошо, любимый. – сказала она и, после небольшой заминки продолжила. – Я хочу попросить тебя о чём то…
– Попроси. – Я был заинтригован.
Кахайя встала и, подойдя к шкафу, достала склянку с какой-то жидкостью.
– Вот это надо выпить. – сказала она и протянула мне склянку. Я недоверчиво посмотрел на мою подругу и покачал головой.