Симоно-Савловск

Маркевич Дмитрий

– К врачу ему надо, придурку, – жаловалась девушка.

Антон сильнее надавил на стакан головой, чтобы освободить левую руку, прижать лист бумаги к шкафу и начать стенографировать. Получилось очень даже неплохо. Белая поверхность покрылась темными волнами. Антон даже удивился, как легко, оказывается, подслушивать. Полученная информация лилась прямо на бумагу, не оставляя никакого следа в разуме. Вскоре голоса стихли, раздался еще один хлопок двери, Антон отскочил от стены. Испуг был напрасным, в комнату не вошли. Стук каблуков по деревянному полу все затихал и затихал, чтобы через некоторое время сойти на нет. Дрожа от любопытства и торжества, обладатель бесценных сведений сел за стол и начал читать.

Он тебя ударил

что ли? Нет, в стену. Ну в следующий раз в лицо прилетит. Пошли его в жопу уже. Из-за чего скандал то? Да я думаешь знаю? Упал. Я думала плохо ему, а он на меня полез. Жесть. Придурок конченый. Не надо так, Лен. Ну а как? А как? У него проблемы. У всех проблемы. Меня с авансом обломали. Я на тебя с кулаками лезу? У него полоса такая. Какая полоса? Только по секрету. Что? Читала про типа, который бутик с бельем ночью ломанул? Ага, на хер ему белье это, лучше бы ювелирку. Я не знаю. Короче, это друг его какой-то. Серьезно? Да. Он в суд ходил. И что? Да ничего. Не рассказывал. Два дня молчал. Ну знаешь. Друг не девушка. Да я тоже думаю фигня. Просто добило. Ну ты понимаешь же. У него такое с шестнадцатого, когда

Дальше вместо осмысленного текста почему-то шли одни каракули и зачеркивания. Разобрать буквы не смог бы и опытный криминалист. Антон долго и удивленно смотрел на свою добычу, как будто в первый раз видел и прямоугольный лист, и буквы кириллицы. Лампочка под потолком затрещала, заморгала и вместо белого чистого света наполнила комнату доверху желтым полумраком. Антон подошел к окну, прижался лбом к холодному стеклу. Только теперь он понял, что не так – ни намека на волшебные узоры инея, абсолютная прозрачность. За окном метель укутывала гаражи, рельсы убегали куда-то далеко в сторону мрачных и величественных промышленных зданий. И Антон вдруг всё понял. Что нет никаких секретов – это и есть главная тайна.

Закрыв глаза, разведчик досчитал до девяти, а потом принял решение. Что сейчас он выйдет из странной комнаты, покинет чужое здание и будет гулять. Будет играть, бегать, греться, удивляться, смеяться, плакать, смотреть на небо, ловить ртом снег, искать старых друзей, находить новых, жечь костры, смотреть на птиц, гладить котов, жевать травинки, ездить в автобусе, закапывать сокровища, прятаться и выскакивать из укрытия, поднимать с земли странные предметы и класть их в карман, придумывать истории и рассказывать их тем, кто хочет послушать. А остановит его только одно. Если вдруг откуда-то издалека долетит: «Тоша! Мультики!».

Бомба, нарисованная мелом

Синяя линия огибала проржавевшие болты, ныряла в микроскопические выбоины на металле, стремилась к месту встречи с линией красного цвета. Сжав губы, стараясь не оставить ни одного разрыва, Игорь замкнул акриловые провода, нарисовав жирный фиолетовый узел. На весь ритуал ушло меньше минуты. Впрочем, за это время по мосту не прошел ни один человек. Город вяло отходил ото сна, не представляя какая опасность ему грозит.

Мужчина спрятал кисточку и тюбики с краской в поясную сумку, огляделся и зашагал по направлению к городу. Опустив голову, победно ухмыляясь, он смело перешагивал трещины на асфальте, стараясь не задеть торчащие одуванчики. Всего за несколько метров до бетонных ступенек, ведущих к привокзальной площади, он замер. Оранжевое солнце смотрело на него глазами-закорючками. Сотни подошв почти стерли кособокое светило, но контур все же сохранился. Игорю стало не по себе. Мерещилось что-то издевательское в двух едва заметных точках. Недовольно фыркнув, Игорь ускорил шаг, почти бегом спустился по лестнице. В нишу под ней забился рыжий драный кот.

– Не боись, тебе ничего не будет, – заговорщицки прошептал мужчина, прежде чем затеряться в лабиринте дворов.

Игорь Константинович Комарихин ненавидел свой город больше трех десятилетий. Отчет он вел от возраста, в котором научился читать. Давным-давно, стоя у дачной остановки, глядя на указатель, собирая буквы в слова, он понял, что именно здесь заканчивается Петропавловск,

а дальше дорога ведет в неведомый Омск. Его Игорь Константинович ненавидел почти также, как Петропавловск, хоть и заочно. Иногда ему казалось, что «ненависть» слишком громкое слово. Подошло бы и «дискомфорт». Но судьба постоянно подкидывала неприятности, после которых тяга искать синонимы пропадала. Петропавловск был городом детей, не желавших играть с Игорьком; городом девушек, отказавших Игорю во встрече; городом работодателей, недовольных Игорем Константиновичем. Так что Комарихин очень рано научился с одного взгляда отличать город от не-города. Деревья, трава, животные, лужи, речка, брошенные дома, пустыри не вызывали у него ненависти. Они находились в черте города, но не являлись его частью, в отличие от людей, машин и жилых строений.

В какой-то момент жизни Игорь понял, что весь Петропавловск на самом деле огромный механизм. На такую догадку его подтолкнули странные звуки, идущие откуда-то из-под асфальта. Иногда они доносились из вентиляционных шахт, закрытых подвалов, подземелий теплотрасс. Больше всего шум походил на монотонный стук металлических молоточков. Звуки было трудно уловить среди рычания автомобилей, бурления людского потока, назойливой аудиорекламы. Ближе к ночи стук затихал. Но просыпалось что-то другое: огромное, темное, медленно ворочающееся где-то в центре города, посылающее вибрации, которые Игорь чувствовал, но никак не мог распознать полностью. Именно в тот момент, когда он впервые вздрогнул от невидимых волн, в голове родилось очевидное решение – взорвать город.

– А вы к кому, молодой человек? – резкий голос пожилой женщины, остановил Игоря у самой двери подъезда.

Мужчина застыл на месте с ключом от домофона в правой руке. Но через мгновение вышел из ступора, пробормотал:

– К себе я.

– Вы в какой?

– В тридцать пятой.

– Это где Половинчуки жили?

– Я без понятия. Я снял. Полгода уже как, – покорно продолжал терпеть допрос Игорь.

– Тогда на собрание жильцов ходить надо, – в голосе женщины подозрение сменилось недовольством. – Мы сейчас на новые счетчики собираем. В двадцать первую квартиру можете деньги занести, у нас председатель там.

Мужчина торопливо закивал и поспешил открыть дверь. Уже в подъезде он услышал, что соседка орет на детей, играющих с мячом. В двадцать первую квартиру Игорь не пошел. Его план подходил к фазе завершения, а значит никакие счетчики никому не понадобятся.

Войдя в квартиру и разувшись, Игорь бросил поясную сумку на старый диван. Молния разошлась, все содержимое рассыпалось по полу: кисточки, тюбики, перманентные маркеры, пенал с фломастерами потоньше, канцелярский корректор, лак для ногтей, скотч. Игорь не стал ничего поднимать, сел на стул и включил компьютер. Заказов за сутки набралось немного. Чуть-чуть рерайта, пара страниц для перевода, предложение о расшифровке аудиофайлов. Проверив сумму на карточке, мужчина убедился, что денег неприлично много, учитывая сколько ему осталось существовать. Следовательно, фриланс терял смысл. Работать, чтобы убить время, тоже не хотелось. Поэтому монитор компьютера потух, а на стол легла изрисованная карта города. Игорь нашел нужную точку и нанес фиолетовую отметину там, где находился значок моста.

– Вот и с тобой разобрались.

Игорь был удовлетворен результатами утренней вылазки. Эту локацию он берёг до последнего. Мост в южной части Петропавловска внушал ему непонятный страх. Может быть из-за того, что за ним начинался частный сектор, который сменялся лесопосадками. Что находилось дальше, мужчина тоже знал – где-то через десяток километров дорога сворачивала налево и вела к аэропорту. Конечно, сведения эти пришли исключительно из рассказов знакомых. Игорь никогда не переходил мост. Более того, никогда не нарушал границ города, в котором родился. Зато всё, заключенное внутри них, знал прекрасно. Каждый двор, каждый переулок, каждый овраг и каждую выбоину на тротуаре. Тем проще оказалось проработать план. Город выбрал себе не того врага.