Симпатичная москвичка желает познакомиться
Шрифт:
— Ну, прости меня, — заныла Лерка, — они пролетят как один день!
— Но почему ты ничего мне не сказала?! Может быть, я бы тоже выиграла этот чертов грант?!
— Я подумала, что вряд ли ты поедешь… Ты ведь теперь заместитель главного редактора, зачем терять карьеру ради удовольствия испробовать британских мужчин. Кстати, я наслышана, что они очень даже ничего.
Гонимая жаждой международных приключений, неугомонная моя Лерка и в самом деле через некоторое время отправилась в Туманный Альбион. И надо сказать, Москва без нее заметно опустела — магазины перестали быть столь волнующе завлекательными, наши любимые спагетти — столь божественными на вкус, а перспектива испить кофе вместо работы — столь уж заманчивой.
Постепенно я привыкла к тому, что лучшая подружка
Хорошо, что моя работа расслабиться не позволяла. Некоторое время назад меня, урожденную лентяйку, убежденную неряху и мастера спорта международного класса по отлыниванию от рабочего процесса, вдруг по непонятным причинам назначили заместителем главного редактора газеты «Новости Москвы».
Когда мой босс, Максим Леонидович Степашкин, сквозь зубы объявил мне о своем решении, я чуть со стула не грохнулась.
Почему-то мне совсем некстати вспомнилось, как еще, будучи студентками, мы с Леркой и парочкой безалаберных одногруппников отправились за грибами. Мы наивно искали подберезовики и лисички, а вот наши кавалеры почему-то упрямо толпились вокруг каких-то крошечных поганок, похожих на тонкие полупрозрачные былинки. «Это галлюциногенные грибы! — с умным видом изрек один из них. — За их хранение можно отправиться в изолятор». Не знаю, почему этот факт внушал им такой ненаигранный оптимизм — видимо, они полагали, что наличие в их карманах галлюциногенного гриба — это безусловный атрибут взрослости и крутизны. Я только и могла, что брезгливо морщиться, когда они принялись отправлять себе в рот пригоршни сырых поганок, надеясь, что перенесенные гастрономические страдания помогут им «словить глюк». Сама я тоже попробовала один грибочек, оказавшийся довольно мерзким на вкус. К разочарованию наших начинающих наркоманов, никому из них так и не посчастливилось увидеть настоящую галлюцинацию. Хотя мы долго лежали рядом на траве, прислушиваясь к своим организмам. И время от времени кто-нибудь из нас восклицал:
— О! У меня все плывет перед глазами.
Или:
— Кажется, начинается. Я как будто проваливаюсь в землю.
Закончилось все тем, что наши объевшиеся поганок друзья вдруг сорвались с места и синхронно умчались в ближайший лесок: как потом выяснилось, опасный эксперимент обернулся для них острейшим расстройством желудка. Я потом над ними долго посмеивалась. А они мрачно отводили глаза и бормотали:
— Ты тоже съела грибочек. Вот подожди, может быть, все еще будет.
— Как это? — хохотала я.
— Есть такое понятие, флэш-бэк. В твоем организме присутствует кислота, которая в любой момент может активизироваться. Так что если вдруг увидишь у лектора рога и хвост, не спеши бежать к психиатру. Это просто тебе передает привет грибочек, которым ты черт знает когда полакомилась.
Мне тогда было всего девятнадцать лет, и почему-то тот диалог произвел на меня сильнейшее впечатление. Помню, я еще долго с опаской ждала «грибного привета».
К чему это я?
Ах да, когда главный редактор Максим Леонидович Степашкин сказал, что я могу занять кресло его заместителя, я грешным делом сразу вспомнила о том злополучном грибочке. Поздравляю, Кашеварова, дождалась. Словила-таки глюк на старости лет. Потому что правдой это быть ну никак не могло, ведь я прекрасно знала, что Степашкин испытывает ко мне, мягко говоря, не самые теплые чувства.
Однако потом выяснилось, что это предложение вовсе не было запоздалой галлюцинацией.
Так я и стала заместителем редактора.
Вот каковы приятные штрихи моего нового назначения (если честно, штрих всего один): повышение зарплаты. Да, я стала гораздо больше получать и даже смогла наконец накопить на собственный автомобиль.
О неприятных последствиях можно говорить более пространно: во-первых, мне теперь приходится не только работать над собственными материалами, но еще и править чужие. Поскольку
Продолжая распинаться о недостатках новой работы, также отмечу среди них почти ежедневные совещания в кабинете главного редактора. Раньше я общалась со Степашкиным только в случае крайней необходимости. А теперь его ненавистная физиономия мозолит мне глаза чуть ли не каждый день.
О моих отношениях с начальством, наверное, стоит сказать отдельно. Собственно говоря, эти самые отношения компактно укладываются в два слова: холодная война.
Максиму Леонидовичу Степашкину всего тридцать восемь лет, но нравы у него пенсионерские. Он мог бы считаться привлекательным (ведь он высок, строен, голубоглаз, всегда аккуратно одет, у него русые мягкие волосы и правильные черты лица), однако в редакции за глаза его называют не иначе как «наш уродец». Максим Леонидович трудоголик в самом худшем смысле этого слова. Большую часть своего времени он проводит в здании редакции, и почему-то от других требует такого же неоправданного рвения. Он может совершенно искренне удивиться, узнав, что кто-то из сотрудников газеты не горит желанием выйти на работу в выходной. «Как же так, ведь у нас аврал!» — воскликнет он, округлив ясны очи и изумленно уставившись на безалаберного сотрудника.
Максим Леонидович ужасно одевается. Нет, не совсем так. Он вовсе не фрик, который может прийти в офис в укороченных брючатах и полосатых носках. Просто гардероб его так же безрадостен, скучен, как и он сам. Неравнодушный к классическому стилю, он и зимой, и летом, не вылезает из строгого костюма. Костюмов у него четыре — коричневый, темно-синий, бежевый и серый в полоску. А вот с рубашками совсем беда — у стороннего наблюдателя сложилось бы впечатление, что она у него и вовсе одна-единственная. Но, скорее всего, шкаф Степашкина забит одинаковыми рубашками — голубыми в темно-синюю полоску. Иногда, на корпоративных мероприятиях, накачавшись дешевым вином, мы обсуждаем этот вопрос с девчонками из бухгалтерии.
Я — полный степашкинский антипод.
На работу хожу неохотно, обожаю валяться в постели до полудня, умудряюсь растягивать обеденный перерыв на половину рабочего дня, а всю зарплату просаживаю на косметику и одежду (причем шопинг для меня не каприз, а психологический акт, именно так я снимаю стресс; это настоящая эйфория, катарсис). Неудивительно, что главный редактор считает меня ни на что не годной легкомысленной годной вертихвосткой. Такие мужчины, как Максим Степашкин, ненавидят таких женщин, как Саша Кашеварова. Это закон природы.
Причем его опытный редакторский взгляд распознал во мне лихую прогульщицу еще десять лет назад, когда я только пришла в «Новости Москвы» и усиленно играла роль прилежной отличницы-активистки.
Все эти годы мы не работали бок о бок, мы нехотя уживались в одной редакции. Он чуть ли не каждый день угрожал мне увольнением. Странно, что ни разу не уволил.
Конечно, со временем я привыкла и к странностям его характера, и к его злому сарказму, и к холодному презрению, которым он так любил меня обливать. И знаете что — иногда я ловила от всего вышеперечисленного особенный мазохистский кайф. Иногда, в разгар ссоры с начальником, я вдруг осознавала, что он-то злится по-настоящему, а я ему просто привычно подыгрываю. В моем присутствии Степашкин почему-то частенько начинал особенно рьяно избавляться от нервных клеток, которые, как известно даже первоклассникам, не восстанавливаются.