Символ Веры
Шрифт:
Морхауз ожидал продолжения фразы, однако ди Конти погладил бороду и с неожиданной ловкостью поднялся из кресла. Все с той же загадочной улыбкой ватиканский библиотекарь развернулся и очень бодро для своего ветхого вида зашагал прочь.
– Не провожай, - небрежно кинул через плечо ди Конти.
– Твой секретарь, думаю, все устроит.
Александр лишь с грустью вздохнул, подумав, что ошибся. Нет здесь никакого двойного и тем более тройного дна. Просто старик уже совсем плох и начинает заговариваться в преддверии старческой деменции. Тяжелый,
Морхауз, как и почтительный фра Винченцо, не слышали тихого бормотания Уголино, который уходил, говоря сам с собой:
– Но гордыня застилает твой взор и скрывает очевидное.
Ди Конти остановился, перевел дух. И так же тихо, только лишь для себя, закончил мысли:
– Кажется, твой протеже так и не проникся игрой го, предпочитая японские шахматы?.. Думаю, мне стоит изучить их правила. Не беспокойся об «авиньонцах», Александр.
Тихий смех Уголино докатился до ближайших стен и умер, растаяв туманной дымкой на солнце вместе с последней фразой старика.
– Самую сложную партию ты будешь играть отнюдь не с ними.
Эпилог
– Вот и закончилась увлекательная история...
Бесплотный, сухой голос слепого старика повис в темноте. Стукнули четки.
– Строго говоря, с этого она только началась, - с легкой усмешкой поправил рассказчик.
– Но это уже совсем другая повесть. И о ней в другой раз.
– Много времени прошло с той поры, Гильермо Первый, - вздохнул слепец, как будто искренне огорчаясь тому.
– Время властно над всеми нами, - нейтрально отозвался Папа.
– Лишь Бог стоит над ним.
– И оно меняет всех нас, независимо от желаний и чаяний, - подхватил старик.
– Время не пощадило и тебя.
Гильермо промолчал.
– «Кровавый понтифик», «Гильермо Всеалчный», «Самый бесчестный человек Ватикана», - перечислял слепой.
– «Архипредатель»... Имя тебе - легион, и все они...
– Нелицеприятны, - снова хмыкнул Гильермо Боскэ.
– Я знаю. И сейчас это неважно.
– Да, неважно, - повторил старик в темноте.
– Уже неважно... Все имеет свое начало и свой конец. Истории прошлого закончились, и это возвращает нас к вопросу. Чего же ты хочешь?
Гильермо помолчал. Затем прошуршала одежда - понтифик склонился к самому уху собеседника.
– Об этом знали три человека, помимо меня. Один из них умер, но теперь посвященных снова станет трое, - негромко сказал Боскэ, и голос его упал до шепота. Или, если точнее, до призрачной тени самого тихого шепота. Лишь тот, кто много лет не видел света, и привык только слышать, мог разобрать отдельные слова.
Викарий Христа говорил недолго. И только тьма видела, что с каждой его фразой слепой террорист бледнеет. Но отнюдь не от страха.
Гильермо закончил и вернулся в прежнее положение со словами:
– Вот, чего я хочу.
– О,
– Правду говорили, ты определенно безумен.
– Неужели ты шокирован?
– О, да...
– протянул старик.
– Несомненно. Сначала ты меня заинтересовал. Сейчас же - поразил. Это безумно и одновременно слишком велико, слишком масштабно … и слишком практично для сумасшествия.
– Приятно слышать столь высокую оценку, - ровно и сдержанно отметил Гильермо.
– Что ж, теперь я знаю, чего ты хочешь. Но все еще не понимаю свою роль. Что ты хочешь от меня?..
– Я думаю...
– Гильермо сделал паузу, и когда продолжил, голос его звучал почти мечтательно.
– Я думаю, что «Морлоки» слишком долго дремали во тьме забвения.
Долгий протяжный свист прорезал темноту - слепой убийца выдохнул сквозь зубы.
– Неужели?..
– спросил он, и было непонятно, в чем суть вопроса. Было то несогласие со словами понтифика или же старик обрадовался вести? А может быть что-то иное, в любом случае это осталось тайной.
– Я хочу возродить и вернуть ужас высших классов, правителей мира, - сказал Гильермо, и каждое его слово падало, словно камень в омут.
– Ты ищешь справедливости?
– Мне не нужна справедливость. Солдатенков был прав – люди в ней не нуждаются. Чтобы совершить задуманное, мне нужны война, паника и смерть, - тихо сказал Гильермо.
– Я хочу, чтобы мир вздрогнул от ужаса, и одно лишь слово «Морлок» снова наполняло бриллиантовые сердца невыразимым страхом.
– Да, страх...
– машинально повторил старый и слепой человек, последний из «морлоков».
– Как в прежние времена... Но ты не знаешь, как вернуть его, ты не знаешь, как превратить терроризм в театр ужаса. В искусство.
– Да. Поэтому я искал вас, хоть одного. И нашел тебя.
– Забавно...
– проскрипел старческий голос.
– Я думал, что наше бегство тогда, после экспресса, станет кульминацией. Мотоциклы, поддельные документы, Турция, перестрелки с полицией и пинкертонами. Взрыв дирижабля – почти как в фильмах Дэвида Уорка Гриффита. Странно, что я тогда выжил. Впрочем, благодаря этому мой след оборвался окончательно. Морлоки ушли, как и действовали – ярко, красиво, стильно. Кто бы мог подумать, что возможно, это всего лишь промежуточный финал? Затянувшаяся интерлюдия.
– Итак, ты со мной?
– спросил Гильермо.
Ответом ему стал негромкий металлический лязг - морлок разрядил гранату.
– Если бы я верил в бога...
– задумчиво произнес слепец. – Тогда, пожалуй, сейчас я был бы в раздумьях. Кто ведет тебя, Гильермо Первый? Это испытание или знак? Сатана искушает меня или Господь указывает новый путь?
– Но ты не веришь. А я не собираюсь будить веру в твоей душе. Всякий найдет свое место в Божьем Промысле, даже закоренелый грешник.
– Да, вполне возможно. И потому...