Символ Веры
Шрифт:
– Immunitatem a malo, защити от зла, - тихо сказал Гильермо, снова крестясь. Но привычное, всегда умиротворяющее действо на сей раз не принесло облегчения. Скорее уж добавило печали и тревожного ожидания. Тьма прокрадывалась, сочась из каждой щели. И даже узкое оконце, прикрытое старым толстым стеклом, как броневой заслонкой - казалось ослепло, темнея слепым бельмом.
«Что со мной?» - безмолвно вопросил монах.
«Господи, что со мной? Почему мне тревожно, если Ты со мной, а жизнь моя идет, как было заведено много лет назад?»
«Темная ночь души».
Эта мысль возникла, словно сама собой, и Леон далеко не сразу вспомнил, что она означала. Но два слова
Темная ночь души - малоизвестный термин из учений некоторых испанских мистиков минувшего, девятнадцатого века. Состояние полной душевной опустошенности, безысходности и отчаяния. «El dolor negro» - черное горе, миг, когда человек явственно чувствует, что Бог оставил его одного во тьме. Когда сама преисподняя открывается перед заблудшей душой, поскольку что есть ад, как не абсолютная противоположность любви Господней?
Именно так Гильермо чувствовал себя в этот темный час - человеком, который остался совершенно один, в бесконечном аду Его безразличия. Отныне и навсегда. Монах всхлипнул, простерся ниц, раскинув руки, словно обнимая холодный камень, намоленный поколениями смиренных служителей Божьих. Он снова взмолился, зажмурившись и с неистовой надеждой повторяя правильные, искренние слова.
– Nam et si ambulavero in medio umbrae mortis...
Но молитва не приносила облегчения. В уши настойчиво заползали совсем иные памятные фразы, прозвучавшие накануне в скриптории. Мысли и думы, что граничили с подлинной ересью.
– Non timebo mala quoniam tu mecum es virga tua...
В недобрый, злой час сошлись пути неизвестного монаха и всемогущего кардинала.
– Et baculus tuus ipsa me consolata sunt...
Тьма завладела миром, и мир стал тьмой. Гильермо ничего не мог сделать с этим, его единственным оружием была молитва.
– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.
Доминиканец молился. Но все равно не мог выбросить из памяти последнюю игру с кардиналом Морхаузом.
* * *
Круглые фишки стучали по гладкому твердому дереву доски. Черные и белые «камни» повисали в паутине линий, разделявших игровое поле. Игроки молчали, склонившись над доской, словно гранитные статуи.
Стук, стук...
Кардинал подхватывал из чаши сразу по несколько камней, выставляя их последовательно, как будто вытряхивая из широкого рукава. Монах брал черные фишки по одной, очень аккуратно, выставляя на поле по красивой, отточенной траектории.
Стук. Стук.
Игра закончилась быстро и внезапно. Два человека вздохнули и задвигались. Гильермо сцепил пальцы и склонился еще ниже, близоруко щурясь, как будто в хитром черно-белом узоре на доске можно было прочитать причины поражения. Александр Морхауз откинулся на спинку простого деревянного стула и склонился в правую сторону, опираясь локтем о гладкий струганный подлокотник.
– Неплохо, но я ожидал большего, - в голосе Морхауза слышались ощутимое неудовольствие и досада. Может быть настоящие, может быть напускные, Гильермо давно перестал даже пытаться разгадать истинный душевный настрой покровителя. Это было все равно, что прочитать знаки судьбы в лунном свете или дуновении ветра. Оставалось лишь принять, что кардинал является величиной непознаваемой и стоящей неизмеримо выше в тонком искусстве притворства.
– Позволю себе отметить, что я выигрываю уже одну, а иногда и две партии из пяти, - скромно высказался монах.
– Да, это так, - согласился кардинал, но сразу же уязвил критика.
– После трех лет обучения. В те часы, когда я слишком устаю, чтобы полностью сосредоточиться на игре. А это, к сожалению, происходит прискорбно часто.
Как обычно, Леон постарался придумать достойный ответ и как обычно - не сумел. Потом он, разумеется, поймет, что следовало сказать, разыграет в лицах мизансцену, повергнет коварного злословца. Увы, все это будет потом, исключительно в воображении доминиканца. Гильермо пожалел, что не владеет искусством риторики и склонился над доской еще ниже.
– Ваша беда, мой друг, очевидна, - кардинал решил сменить гнев на милость.
– Вы тактик, не стратег.
– Простите?..
– Леон оторвался от созерцания печального зрелища - белых камней, рассекавших и пленявших черное воинство.
– Вы раз за разом совершаете одну и ту же ошибку, - кардинал погремел все еще сжатыми в ладони камнями. Фишки стучали сухо и громко, словно четки, отмеряющие молитву.
– Вы увязаете в тактических комбинациях, стараясь выиграть отдельные поединки за тот или иной участок доски, - Морхауз вытянул левую руку над игровым полем, демонстрируя мысль на примере.
– Вы пытаетесь окружить меня, и как правило это получается. Как чистый тактик вы сильнее. Но ввязываясь в малые поединки - упускаете всю картину в целом. Для вас нет единого поля боя и видения общей ситуации, есть лишь отдельные комбинации, в каждую из которых вы играете по отдельности. И поражение неизбежно. В то время как я отдаю часть камней и возможностей, но сохраняю целое и, в конечном счете, выигрываю.
– Пока вы не преодолеете этот порог, вы не станете настоящим игроком и достойным соперником.
Гильермо вздохнул и быстро вытер вспотевший лоб рукавом. Сентенции кардинала, балансирующие на грани между выговором и оскорблением, раздражали. Но христианское смирение и некоторая разница в положении заставляли терпеть. Тем более, что в словах Морхауза содержалась неприятная, но правда. Глядя на доску Леон отчетливо видел подтверждение слов кардинала - разрозненные группы черных камней, формирующие мелкие очаги окружений, а вокруг - четко структурированная сеть белых фишек, захватывающих все игровое поле. Оставалось лишь удивляться, насколько ясным это было сейчас, после партии, и насколько не очевидным казалось в процессе игры.
Гильермо вздохнул и откинулся на стул, машинально пряча руки в широкие рукава простой рясы. Кардинал усмехнулся и прикрутил колесико реостата, так что электрическая лампочка почти угасла. Света в комнате осталось ровно столько, чтобы можно было различить лица собеседников.
Благоволением кардинала за минувшие годы небольшой монастырь несколько приобщился к цивилизации, вплоть до отдельной телефонной линии и электрического освещения в нескольких залах, включая скрипторий. Библиотека же пополнилась несколькими редкими изданиями, в первую очередь историческими трудами эпохи становления папства и великого единоборства со светскими владыками. Никто ничего не говорил вслух, формально кардинал всего лишь оказывал периодические благодеяния смиренным братьям-доминиканцам. Однако все всё прекрасно понимали - несмотря на все несовершенство Гильермо как игрока в го, партии нравились Морхаузу, а тень того удовлетворения падала на скромную обитель. Это было хорошо, однако...