Символ Веры
Шрифт:
Луизианец быстро прошептал молитву и приступил к трапезе. В ней не было ни показной нарочитости, ни пустоты въевшейся привычки. Робер очень ясно представлял себе тонкую грань между церковником и последователем Христа, которую в двадцатом веке перешагнули многие служители веры. И переступать её самолично - не собирался.
– Забавно, Вы не находите?
– через некоторое время и несколько пустых, ничего не значащих вежливых фраз, собеседник вдруг указал на фотографию с высохшими ушами.
– Европейцы склонны считать, что тот ящик напоминает нам о жестокости времен войн за Карибы. Но для местных он служит наглядным примером гуманизма
– Милосердия?
– гость удивился.
– Рекомендую отдать должное тортилям де Грюнзее, - луизианец указал на нетронутую тарелку.
– Пикантный вкус маринованных устриц очень любопытно сочетается с острой лепешкой и ломтиками обжаренного арбуза в панировке. Но да, речь идёт именно о милосердии. И ещё о самопожертвовании. Когда теньенте Роза-Мария де Эскобар, вопреки приказам, попытался отбить остров у корпуса барона Визена, Кортесы объявили его самого и всех подчинённых пиратами. И после своей победы фон Визен был в полном праве повесить каждого, как преступников, а не пленных. Но в итоге, пострадали лишь три офицера, по уверениям теньенте не расслышавшие приказа о прекращении войны - они лишились предавших их органов слуха - а простые солдаты были отправлены в Картахену с оружием, знамёнами и всей амуницией. Чтобы через полтора года заслужить славу во время английской попытки захватить Флориду.
– Сомнительная аналогия, монсеньор...
– Это не аналогия, это просто история. Хотя, разумеется, никому не возбраняется извлекать из нее уроки и толковать их по собственному разумению. Теньенте де Эскобар заплатил ухом за свою ошибку, но, признав её, сумел исправить - милостью Господа и милосердием добрых католиков колониальной Пруссии. И закончил свои года генерал-губернатором Флориды. Впрочем, это для нас не важно. Не имеет отношения к текущей ситуации также то, что фон Визены и сейчас правят этим островом, пусть теперь и в роли вождей независимой «республики»...
– Я не до конца понимаю ход ваших мыслей, монсеньор, - после краткого раздумья Эльбьёф осмелился выразить очень маленькое, тщательно отмеренное непонимание и даже вызов.
– И я не понимаю, зачем нам пришлось встретиться именно здесь... Учитывая, что волнующий нас вопрос... находится весьма далеко отсюда.
Луизианец посмотрел на часы, без всякой рисовки или демонстрации, просто отмечая время. Однако жест вышел очень красноречивый.
– Грюнзее - маленький остров, - сообщил монсеньор.
– Достаточно богатый, чтобы жить здесь было лучше, чем где-либо на Карибах, но слишком слабый, чтобы не зависеть от могущественных соседей. И - очень нужный, чтобы обеспечивать атлантическую торговлю Нуво-Орлеана. Наша маленькая переговорная площадка, где ничто не может произойти незамеченным для Королевства. Здесь я могу высказать все, что считаю нужным, будучи уверенным, что мои слова достигнут только нужных ушей. И ничьих более.
Луизианец отправил в рот очередную королевскую креветку, аккуратно промокнув губы салфеткой. Не изменились ни его поза, ни выражение глаз, ни даже морщины на высоком лбу - но гостю вдруг показалось, что в кантине повеяло ветрами с берегов Святого Лаврентия. Когда же монсеньор перешел к делу, ощущение ледяного ветерка лишь усилилось.
– Месяц назад в Риме о нашей ситуации знало семь человек, а всего в мире - десять. Позавчера же мне сообщили о том, что проблему уже обсуждают палатинцы и Дворянская гвардия. Кардинал-вице-канцлер разбрасывает деньги мешками, и мы не знаем назначения доброй половины его расходов. Бешеные наемники переворачивают с ног на голову два континента. Завтра я жду письмо от архиепископа Иллинойса по поводу возможных слухов и их купирования. Комтуры Нового Света выражают неудовлетворение действиями де Го и «авиньонцев» в целом.
– Монсеньор, ситуа...
– Князь-архиепископ, - ровно и жёстко перебил его луизианец, явно указывая на разницу в положении.
– Пастырским… дискуссиям уже почти две тысячи лет, и в них, если отсеять плевелы, есть только два правила. Первое - выигрывать. Второе - выигрывать, не привлекая к себе мирского внимания. Успех любит тишину. И коль скоро вы сочли возможным сыграть азартно и жестко, комтуров не интересуют ваши текущие затруднения. Их интересует только результат и сопутствующая огласка.
Князь-архиепископ, немного помолчал, испытующе глядя в глаза Роберу Эльбьёфу. Тот склонил голову, показывая, что внемлет и смиренно запоминает каждое слово.
– Вы многое обещали и заручились нашим нейтралитетом, что в тех обстоятельствах было равносильно прямому выступлению на стороне Авиньона, - закончил мысль луизианец.
– Но пока у вас нет результата. И вы позволили проблемам Престола выйти далеко за пределы круга посвященных. Поэтому передайте в точности своему патрону, что если в самом ближайшем будущем вопрос Гильермо Леона Боскэ не будет решен предельно тихо и аккуратно...
Еще одна внушительная пауза.
– В этом случае кардинал Раймон Бертран де Го может считать себя потерявшим расположение архиепископа Реймса и пастырей обеих Америк.
Глава 25
Закат был прекрасен. Перенасыщенный зольными частицами воздух преломлял солнечные лучи неестественным и волшебным образом. Казалось, что горизонт полыхает сплошным багровым огнем. Красное, желтое, немного оранжевого... Вряд ли палитра человеческих красок смогла бы воспроизвести все богатство оттенков небесного огня. А фотография - тем более. Такое можно увидеть лишь собственными глазами.
Но Гильермо думал о том, что так должно быть выглядит адский огонь, воплощение безысходности и отчаяния. Totus malum universi, так сказал Капитан Торрес. Все зло мира... Эти мысли граничили с ересью, однако теперь доминиканец был почти уверен, что ад на земле существует. И находится в Китае, в провинции Хэбэй, которую прозвали «Угольным подвалом».
– Сколько еще?
– спросил Хольг.
– Полчаса, но лучше обождать до утра, - отозвалась из-под капота Родригес.
– Фильтры забиты. Мотор подклинивает, ехать ночью не с руки. А завтра с утра махнули бы напрямую к Дашуру. Осталось километров двести, даже если ехать осторожно, часа на четыре пути.
Хольг немного подумал и кивнул:
– Хорошо, ночуем здесь. С рассветом выезжаем.
Родригес выбралась из мотора старого грузовичка (кстати, того самого, на котором их везли к Торресу), осторожно стерла асбестовой перчаткой масляный мазок со щеки и неожиданно подмигнула командиру. Фюрер попытался улыбнуться в ответ, получилось плохо. Гримаса настороженного недоверия как будто приросла к лицу, стиснула и закоченела. С третьей попытки Хольгу, наконец, удалось изобразить нечто более-менее доброжелательное, но видимо не совсем. Девушка пожала плечами и вернулась к мотору.