Синдикат-2. ГПУ против Савинкова
Шрифт:
Содержались в камере девять человек: Прицкер, Метакса, Шорр, Гальперин, Воронцов, Кубраковский, Шан-Пей-Фун, Цорн и Грюнвальд.
Грюнвальд неоднократно просил администрацию тюрьмы вызвать его к следователю, но ему не дали такой возможности. Разрешил 4 апреля написать заявление с просьбой вызвать его для дачи показаний о готовившемся побеге арестованных. Оно вечером 5 апреля поступило начальнику 2-го отделения КРО Кясперту, но, так как заявление было написано на венгерском языке, прочитать его сразу не удалось.
Впоследствии выяснили, что камни, служившие орудием нападения, возможно, вытащили из бани Павловский и Маркушевский во время мытья и пронесли в белье в камеру. Причем, когда арестованных выводили
Составленный о случившихся событиях документ содержит много загадок. Во-первых, он был подготовлен не руководством тюрьмы, а уполномоченным 6-го отделения КРО ОГПУ Покалюхиным. Во-вторых, представлен через месяц после описываемых событий — 7 мая 1924 г. В-третьих, Сергей Эдуардович не мог по всем правилам конспирации сидеть в одной камере с неизвестным Маркушевским: он должен был находиться в одиночной камере. В-четвертых, он не мог перестукиваться с заключенными из соседней камеры по темже причинам. Кроме того, вряд ли он был голоден.
181
ЦА ФСБ России. Д. Н-1791. Т. 2. Л. 103–108.
На заключении о расследовании данного дела — резолюция А.Х. Артузова: «Т. Ягода. Расследовано согласно В. — указаний. 9. V. 24.». Вторая резолюция без подписи: «Артузов. Переговорите со мной. 10. V.». Кто ее написал, непонятно, это мог быть только кто-то из вышестоящих руководителей.
Все, кто исследовал это дело, отмечают, что С.Э. Павловский в 1924 г. по решению Коллегии ОГПУ был расстрелян. Однако этого решения нет. Откуда взялось такое предположение, непонятно.
Интересно то, что после этого события Сергей Эдуардович оставался совершенно здоровым и продолжал помогать сотрудникам КРО в проведении операции «Синдикат-2».
По нашему мнению, данная бумага «родилась» для того, чтобы не проводить Павловского через Коллегию ОГПУ, с этого времени он был в статусе «живого трупа». Его могли убить в любое время в случае непредвиденных обстоятельств, ни перед кем не отчитываясь. Возможно, были и другие планы по его использованию.
Это событие не помешало дальнейшему развитию событий. В ночь с 10 на 11 апреля 1924 г. в половине третьего утра Андрей Павлович и Леонид Николаевич перешли советско-польскую границу. Ее переход был произведен, как и всегда, при непосредственном участии Крикмана, помимо всяких постов. Границу перешли в районе ст. Радошковичи.
На польской территории зашли к полицианту Казимирчику. Отдохнув у него часа два, пошли на пляцовку на хут. Ганще, где зарегистрировали время и место своего перехода границы. В сопровождении полицианта направились в дер. Турховщизну к поручику Глуховскому, который принял Федорова и Шешеню хорошо, но в разговоре относительно дальнейшего передвижения на Вильно заявил, что придется зайти сначало в м. Столбцы к Старостову, так как на них не было документов Экспозитуры. Без визы Старостова он не мог отпустить Федорова и Шешеню ни в Вильно, ни обратно в Россию. В марте Глуховский получил очень категоричный приказ от Старостова, а тот в свою очередь — предписание от Министерства внутренних дел Польши.
Однако при их дальнейшей поездке он сделал уступку, позволив ехать по железной дороге через Вильно, не отбирая ни оружия, ни документов, посылая провожатым одного полицианта. Поставил условие, чтобы сопровождающему заплатили за проезд по железной дороге, так как он был обязан отправлять эскорт пешком, а не поездом.
11 апреля в 6 часов вечера Федоров и Шешеня прибыли в Олех-новичи, откуда направили телеграмму капитану Майеру на адрес Фомичева (Вильно, ул. Стара, д. 5, кв. 4). 12 апреля в 4 часа выехали в Вильно, куда приехали в 12 часов дня. С вокзала вместе с полициан-том поехали в Экспозитуру. Не доезжая до нее шагов 50, увидели поручика Соколовского и Фомичева. Поздоровавшись с ними, Андрей Павлович и Леонид Николаевич сообщили, что должны ехать в м. Столбцы, так как у них не было каких-то виз Старостова, хотя о их получении поручик Глуховский ранее предупреждал Фомичева.
Соколовский ответил, что телеграмму они получили, и шли с Фомичевым на вокзал их освобождать. Сказал, что Федоров и Шешеня свободны и могут идти отдыхать, полицианту они дадут расписку в том, что Экспозитура их освободила как своих сотрудников. Они пошлют письмо к Старостову относительно того, чтобы в дальнейшем приезжающих от Мосбюро из Москвы не задерживали. По поводу оплаты проезда сопровождающего Соколовский сказал, что денег давать не надо, так как он получит документ на проезд. Таким образом, все вопросы были решены. Условились встретиться в шесть часов вечера на квартире Соколовского (ул. Сераковского, д. 31-в, кв. 3), для передачи Майеру подготовленных материалов. Распрощавшись с поручиком, пошли на квартиру Фомичева.
Как выяснилось, Иван Терентьевич с 21 по 24 марта ожидал приезда Федорова и Шешене в Турковщизне; не дождавшись, выехал обратно в Вильно. При отъезде высказал мнение, что Андрей Павлович с Леонидом Николаевичем «влопались» где-то по дороге или что-то случилось в Москве. У Глуховского не оказалось пакета с документами из Экспозитуры, привезенными в феврале Сыроежкиным, и он не знал, где мог находиться этот пакет.
Придя на квартиру к Фомичеву, «привели себя в порядок». За обедом Иван Терентьевич прочел письмо Савинкова к нему. Деренталь спрашивал у Фомичева, какие есть новости от Павловского и почему он так долго не едет и не отвечает на письма Савинкова. Далее разговор шел на тему разногласий в тактике. Фомичев высказался, что разногласия — это вредная вещь и их надо избегать. Надо переходить на более активную революционную работу, самое главное — это пускать в массы листовки, прокламации, воззвания, открывая свое лицо.
Обзор политико-экономического положения СССР от ЦК Фомичеву понравился; единственно, о чем он жалел, что написал обзор очень сжато, а если бы его детализировать, получился бы очень замечательный документ. Этот обзор Фомичеву был дан для прочтения, но он снял копию, которую показал позже Шешене, прося не говорить об этом Андрею Павловичу.
В разговоре с Фомичевым удалось выяснить, что Иванов, Яковлевич и с ними еще три или четыре человека должны выехать в СССР для бандитской работы. Он дал им адрес Зекунова, по которому они могли найти и Павловского.
Шешеня с Федоровым заявили, что этот адрес и явка для приезда кого бы то ни было закрыта, можно посылать только письма. Фомичев предложил послать Иванову Даниле телеграмму, чтобы по данному им адресу они не ездили, сообщить им, что Павловский за ними пришлет из Москвы курьера или направит письмо. Телеграмма, очевидно, была получена Ивановым, по крайней мере Фомичев заверил, что тот успеет ее получить.
Передали Фомичеву письмо и от Павловского, прочитав его, он молча спрятал его в бумажник. На второй день упомянул о том, что Павловский его зовет в Москву, он поедет с удовольствием, но его может не пустить капитан Майер. На это ему ответили, что есть работа по заданию Экспозитуры, которую он может вести в Мосбюро. Работа заключалась в создании в Москве новой резидентуры. Так что если Фомичев согласен с предложением заняться такой работой, то можно будет с Майером говорить о том, что резидентуру возглавит Фомичев и что он, работая в Мосбюро, принесет больше пользы, чем находясь в Вильно.