Синдикат
Шрифт:
Подойдя к дому, я отпер входную дверь и провел ее наверх по лестнице. Включил свет.
– Раскладная кровать? – удивилась она.
– Я ведь и живу здесь, – пояснил я.
– Что ж, не хуже, чем у Эйдемса.
– Лучше – сюда я могу, если захочу, приглашать в гости женщин.
– Давай будем считать это исключительным случаем, ладно?
– О'кей, – усмехнулся я. – Ну как, на твой взгляд?
– Слишком просторно...
– Взгляни еще и на это. – И я открыл дверь в умывальную.
– Роскошно, – заметила она равнодушно. Я положил руки ей на плечи.
– Я понимаю,
– Мне бы хотелось, чтобы ты сказал так обо мне.
– Сладкая моя, ты же знаешь, что я люблю тебя.
– И я тебя люблю, Нейт, – заметила она грустно.
Я обнял ее и прижал, она прильнула ко мне, но, казалось, сердце в ней не билось.
Тогда я поцеловал ее. Крепко, долго, все, что во мне было, я вложил в этот поцелуй, включая и язык, и она, наконец, загорелась в ответ и сжала меня в отчаянном объятии.
Сняв меховое пальто и аккуратно уложив его на столе, она встала, положив руки на свои стройные бедра, и сказала:
– Я еще никогда не видела раскладную кровать.
– Хочешь посмотреть, как ее разбирают?
– Да. Это интересно.
– Хлопот немного, – добавил я.
– Ох, не знаю, – ответила она. – Выключи свет, пожалуйста.
Я выключил свет.
Она начала медленно раздеваться. На улице пульсировали неоновые огни. Она не собиралась меня поддразнивать – просто была во всем методична: расстегнула пояс, сняла кофту и вскоре осталась в лифчике и кружевных трусиках. Соски полных, безупречной формы грудей уперлись в ткань лифчика; кружевные трусики плотно облегали бедра, пояс для резинок крепко сидел на трусиках. Темные, тонкие, прозрачные чулки подводили ее ляжки к тому месту, где протянулась полоска голой кожи и куда спускались трусики. А потом кружевные трусики спустились окончательно, и ко мне воззвал ее сердцевидный мысок. Джейни сняла лифчик, и на меня вызывающе глянули розовые соски ее грудей. Она стояла, опустив руки вдоль бедер, и нежилась в неоновом сиянии: с немного откинутой назад головой, улыбаясь бесстыдной, заводящей улыбкой, сознающей, насколько она красива, сознающей, какая в ней есть власть. Потом медленно подошла и стала раздевать меня.
В ее руках оказался презерватив, очевидно, принесенный с собой. У нее на квартире был запас, и она нежно и любовно натянула его на меня.
Она была первой девушкой из известных мне раньше, которая предпочитала положение сверху, ну, а я и не возражал. Она ловко оседлала меня, и я мог за ней наблюдать, видеть, какая она красивая, когда откидывает назад голову, потерявшись в самой себе... Я обхватил ее крепкие груди и вошел в нее, осторожно управляя ею снизу, а она гарцевала на мне сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Она сжала мне грудь и застонала, и стонала до тех пор, пока стон не перешел в подобие рычания. И тогда мое семя перелилось в нее, точнее, в презерватив.
– Я очень хочу быть в тебе по-настоящему, – сказал я. Она грустно улыбнулась, все еще оставаясь на мне.
– Тебе хочется сына, правда?
– Да. Я хочу семью... С тобой.
Джейни осторожно сползла с меня. Когда она шла в умывальню, половинки ее попки очаровательно
Мы долго молчали. Я даже подумал, что Джейни уснула, но вдруг она спросила:
– А ты не думаешь, что еще можешь принять предложение Сермэка?
– О чем это ты?
– Ты сам знаешь. Вернись в полицию. Стань сержантом, помощником коронера. Сделайся одним из тех в специальных командах.
– Одним из команды негодяев? Хочешь, я тебе расскажу кое-что о мэровой команде по борьбе с бандитизмом?
Я рассказал ей, как застрелили Найдика.
– Не понимаю, какое отношение это имеет к тебе, – заметила она.
– Даже для Чикаго эта команда ведет себя подлей некуда, Джейни. Я не считаю себя благородным бессеребренником, но эти парни... Ты ведь знаешь, как умер мой отец.
– Он застрелился из твоего револьвера. Это было давно, Нейт. Пора бы и забыть об этом.
– Не так уж давно это и было. Всего полтора года прошло. Он сделал это потому, что я дал ему деньги.
– Да, я знаю. Ты хотел, чтобы он снова открыл магазин, и дал ему тысячу долларов, которые получил как поощрение за свои свидетельские показания по делу Лингла. Это старая история, Нейт. Тебе пора ее забыть.
– Я дал ему деньги и сказал, что сэкономил, но кто-то ему сообщил, откуда они взялись, и он застрелился из моего револьвера.
– Я это знаю, Нейт.
– И сейчас я кое-кого убил из этого же оружия. Кого-то, с кем даже не был знаком, и все из-за моей репутации – будто меня можно купить и в случае убийства прикрыться мной. В городе любой человек считает, что я продажный.
– В этом городе каждый продажен.
– Мне это известно. Я не девственник.
– Неужто?
– Прекрати. Хочу быть только самим собой и жить в ладу со своей совестью.
– А я думала, что ты со мной хочешь жить.
– Да, хочу. Хочу нарожать с тобой детей и зажить счастливо.
– Это сладкая мечта. Мечта, которая легко может стать реальностью, если только ты примешь одно из этих предложений.
– Каких предложений?
– Предложение Сермэка. Или Дэйвса... Черт возьми, Нейт, даже Фрэнк Нитти предложил тебе работу и деньги.
– Хочешь сказать, что ты все это одобряешь?
– Не мое дело, как ты собираешься жить. Но если я хочу стать твоей женой, то мое дело морально тебя поддержать.
– Послушай, – сказал я. – Я всегда хотел быть детективом. Копы, выгнанные из полиции, не могут этим заниматься. У меня сейчас есть шанс попытаться сделать что-то самостоятельно, по-настоящему. Это не может не выгореть. Можешь ты дать мне одну попытку? Можешь дать мне, положим, год? Оказать ту самую моральную поддержку, о которой ты толковала мне, Натану Геллеру, главе детективного агентства А-1, всего лишь в течение года. И если мой заработок не будет соответствовать, по крайней мере, заработку в департаменте полиции Чикаго, я брошу все и пойду к дяде Луи умолять его о работе. Согласна?