Синдром Дездемоны
Шрифт:
Раздался визг – такой громкий, что у Альки уши заложило! – а вслед за ним автоматная очередь отборной брани. Прислушиваться, а уж тем более извиняться было некогда – ринувшись к двери, Алька легко оттолкнула блондинку в сторону, схватилась за ручку, распахнула дверь, шагнула…
И с разбегу уткнулась лбом во что-то мягкое и теплое, белое с черной полоской посередине.
Черной полоской оказался галстук.
– А теперь обратно. В том же темпе, – раздался сверху суровый голос.
Алька подняла глаза, уже успевшие наполниться слезами ярости, и увидела ненавистное лицо
– Не старайся, у меня под рубашкой бронежилет, – проинформировал он равнодушно, подталкивая Альку обратно в прихожую, где продолжала визжать и ругаться страшными словами, утирая с лица потеки белой краски, девушка с обложки глянцевого журнала.
Сейчас, глядя на это лицо, можно было представить себе его только на обложке какого-нибудь строительно-ремонтного издания. «Окраска фасадов: качество гарантируем!»
В прихожей вдруг воцарилось молчание, наполненное великим смыслом.
Хозяин дома удивленно таращил глаза, глядя то на Альку, то на блондинку.
А потом случилось что-то совершенно невероятное.
Остановив наконец свой бегающий взгляд на Альке, он прищурил глаза, набрал воздуха в легкие и начал… смеяться.
Нет, «смеяться» – это слишком слабо сказано.
Он начал просто ржать, как конь! Громко и заливисто.
Так, что от смеха у него даже слезы на глазах выступили.
Ждать дальше уже не было смысла.
«Ну допустим, – рассуждал Пашка Корнеев, сидя на ненавистном скрипучем диване в ненавистной гостиной неизвестной ему подруги своей сестры, – допустим, вчера у нее села батарейка на телефоне. И зарядить этот телефон в течение дня не было никакой возможности. Допустим, что ночевала она у какой-нибудь подруги. Или даже у друга… Допустим, у друга…»
Никакого такого друга, у которого его скромница сестрица могла бы заночевать, у Альки не было.
Пашка знал это совершенно точно.
Все ее, Алькины, романы, можно было по пальцам пересчитать. Мишка Смирнов – одноклассник, первая любовь и первое разочарование. Шурик Потапов – однокурсник, герой очередного, короткого и бурного, романа, ныне благополучно проживающий в Соединенных Штатах Америки. И еще этот, как его… Кинорежиссер. Имени Пашка не помнил, но профессию знал хорошо. Последняя прошлогодняя любовь и последнее разочарование сестрицы. Примерно полгода назад женился на тетеньке, которая на тридцать лет его старше, и укатил со своей старушкой на постоянное место жительства в Европу. В Италию, кажется, или в Испанию. Места последней дислокации кинорежиссера Пашка тоже не помнил, но и это было не важно.
Важно было то, что Алька пропала!
И если вчера он еще мог заставить себя на что-то надеяться, то сегодня надежда умерла окончательно.
Неправду говорят, что надежда умирает последней.
На самом деле она умирает предпоследней. И теперь была его, Пашкина, очередь. Пашка готов был умереть вслед за ней, за своей надеждой, потому что не сомневался: с Алькой случилось что-то страшное.
Он даже догадывался, что именно. И от этого хотелось умереть еще сильнее.
Он,
Впутал сестрицу в свои проблемы, а теперь отсиживается, как дезертир в кустах, а Алька…
Думать о том, что сейчас происходит с Алькой, было больно и страшно. И терпеть эту боль становилось все труднее и труднее – с каждым часом, с каждой минутой.
В пятницу вечером, в тысячный раз набрав мобильный номер сестры и в тысячный раз выслушав голос автоответчика, сообщающий, что номер абонента находится вне зоны действия сети, Пашка понял – ждать дальше нельзя. Нужно что-то делать. Нужно попытаться Альку спасти.
Он просто не сможет простить себе, если с сестрой по его вине что-то случится.
Где искать Альку, он знал прекрасно. Невозможно было забыть то место, где еще несколько дней назад ему самому пришлось так туго.
«Она же женщина, – подумал он отчаянно. – Даже не женщина, а… девчонка! Девчонка еще совсем. Как же можно…»
Мысли в голове путались.
По-быстрому одевшись, нахлобучив по самые брови спортивную вязаную шапку, Пашка вышел из «бункера», как он назвал про себя эту одинокую и темную квартиру, в которой отсиживался, как крот в норе, пока его сестра пыталась решить его проблемы. Уже захлопнув дверь, он понял, что забыл взять ключи. Подергал ручку – английский замок не пустил его внутрь.
«Ну и черт с тобой, – подумал Пашка. – Все равно я сюда больше уже не вернусь».
Поймав на перекрестке такси, он назвал адрес.
Пробок не было – на дорогу ушло совсем не много времени.
Всего лишь двадцать восемь минут.
Стоя у окна в «своей» комнате, Алька прислушивалась к звукам из-за стены.
Там, за стеной, разыгрывалась настоящая трагикомедия. С множеством действующих лиц – основных и второстепенных, как и полагается в настоящем кино. Хотя нет, это было даже не кино. Это была опера. И главную партию хорошо поставленным колоратурным сопрано в этой опере исполняла Наталья.
Теперь Алька уже знала, что девушку с обложки журнала звали Натальей. Эта самая Наталья оказалась бывшей женой Тихона. Тихоном звали хозяина дома, Алькиного похитителя. Немолодой, но бодрый голос, доносящийся из-за стены, принадлежал необычного вида старушке – потертые джинсы, свитерок в обтяжечку, стильная стрижка на голове! – которая, по всей видимости, была Юлькиной няней. Сама Юлька решила не упускать возможности поучаствовать в «народных гуляньях» и заливалась ревом где-то на границе спальни и гостиной.
Тихон ходил по квартире и на всех орал.
Сначала он орал на Наталью:
– Ты долго еще будешь занимать ванную?! Я тебя спрашиваю, ты долго еще ванную будешь занимать, а? Ты не понимаешь, что мне ребенка помыть надо? Ребенок с дороги, немытый! Что? А я теперь что сделаю, если не отмывается? Мне что теперь, МЧС вызвать надо, чтоб они тебя отмыли? Что?! Я не собираюсь мыть ребенка в кухне! Иди сама мойся в кухне, если тебе так хочется! Да это не краска, говорю тебе! Это клей, обыкновенный обойный клей! Нет, ты долго еще будешь занимать ванную?!