Синдром Фигаро

Грин Ирина

Ага! увидел ты! а мне хотелосьТебя нежданной шуткой угостить.

Моцарт хлопнул Сальери по плечу, и тот от неожиданности закашлялся.

Смешнее отроду ты ничегоНе слыхивал… Слепой скрыпач в трактиреРазыгрывал voi che sapete. Чудо!Не вытерпел, привел я скрыпача,Чтоб угостить тебя его искусством.Войди!

На сцене появилось высокое создание со скрипкой в руках в длинном обшарпанном

плаще и мятой шляпе с обвислыми полями, полностью скрывавшими лицо. Благодаря программке Кристина знала, что это Нана, но в первый момент засомневалась, так ли это на самом деле.

Из Моцарта нам что-нибудь!

Скрипач тряхнул головой, и Кристина поняла, что ошибки нет: это действительно Нана, вернее, Наннерль. Уставившись невидящими глазами в зал, она прижала скрипку к подбородку и вскинула смычок.

Нана не попадала в ноты, то гнала куда-то, то тянула, словно кота за хвост. Одним словом, играла отвратительно, но игра ее была во сто крат лучше поведения Моцарта. Тот хохотал и скакал по сцене, словно орангутанг, периодически останавливаясь и хлопая себя ладонями по обтянутым панталонами ляжкам. Кристина покосилась на Тимура, и по его абсолютно невозмутимому виду поняла, что он жалеет о потраченном на культпоход времени. К счастью, бесчинство вскоре закончилось. Получив горсть монет, скрипач отправился восвояси, а Моцарт по просьбе Сальери сел за фортепиано и задумчиво перебрал клавиши. Похоже, фортепиано как музыкальный инструмент умерло еще в прошлом веке. Но тут на помощь исполнителю пришла фонограмма. Музыка, чистая, трепетная, то простая, то замысловатая, как кружева на манжетах Моцарта, то тревожная, то умиротворенная, наполнила зал. Сидящая рядом с Кристиной Ася судорожно вздохнула.

Закончив играть, Моцарт принял приглашение Сальери отобедать с ним в трактире «Золотого Льва» и отправился домой, чтобы предупредить жену. Пока Сальери произносил свой монолог, на сцену выскочили два дюжих молодчика, тащивших огромную кровать. Зрители оживились, и прекрасные пушкинские строки были проглочены этим оживлением.

…Я избран, чтоб егоОстановить – не то мы все погибли,Мы все, жрецы, служители музыки,Не я один с моей глухою славой….

Вот она – истина. Сальери убил Моцарта не из зависти. Это была самозащита, а еще защита коллег Сальери – служителей музыки. Почему-то словам Пушкина, вложенным в уста своего героя, верилось безоговорочно. И обвинять Сальери в преступлении бессмысленно – он сделал то, что считал единственно необходимым. Как бы поступила она, Кристина, если бы оказалась в подобной ситуации – узнала, что неминуемая смерть угрожает всем сотрудникам «Кайроса»? Расправилась бы с убийцей? Однозначно – да. Хотя, может быть, не так радикально. Ведь есть еще закон… Полиция… Андрей…

Кристина вздохнула. Каждый раз при воспоминании о майоре Андрее Щедром, начальнике отдела особо тяжких преступлений городского управления МВД, у нее возникало состояние определенного дискомфорта. Майор был в нее влюблен и в силу природной прямолинейности не считал нужным этого скрывать. Когда-то давно, воспользовавшись моментом, он сделал Кристине предложение и терпеливо ждал ответа [13] . Дать положительный ответ Кристина не могла – обжегшись когда-то на своей первой любви, она боялась серьезных отношений [14] . Вот если бы на месте майора был Тимур Молчанов…

13

О знакомстве майора Щедрого и Кристины

читайте в романе Ирины Грин «Сквозь аметистовые очки».

14

Роман Ирины Грин «Нарушенная заповедь».

Было в Кристинином заместителе нечто притягивающее. Свои чувства Тимур надежно скрывал, словно пушкинский скупой рыцарь. Лишь изредка, осторожные и тонкие, они пробивались через броню, которую он никогда не снимал, словно вездесущая весенняя трава сквозь асфальт. В эти редкие моменты до Кристины доносились отголоски испытываемой им симпатии. Именно они тормозили развитие отношений с майором. Но очень уж много плюсов детективно-консалтинговому агентству «Кайрос» давала дружба с Щедрым, и перечеркнуть их отказом было с ее стороны по крайней мере некорректно, а по большому счету просто глупо. Глупостью никто из сотрудников «Кайроса» не страдал.

Пока Кристина разбиралась в своих чувствах к Щедрому, Сальери встал из-за стола и с горделивой осанкой удалился. Один из молодчиков вынес стул и поставил его на край сцены, следом выпорхнула Ольга. Высокую замысловатую прическу украшала кокетливая шляпка с цветами. Пышное нежно-розовое платье с многочисленными воланами, рюшами и драпировками делало ее похожей на шаловливого ребенка, а никак не на мать шестерых детей. Покружившись по комнате, Ольга с размаху плюхнулась на кровать, и Кристина заподозрила, что сейчас последует постельная сцена. Иначе зачем держать на сцене не стреляющее ружье? Но в ту же минуту ее подозрения развеялись, ибо Моцарт явился не один, а в сопровождении Наны.

Все в тех же шляпе и плаще, со скрипкой под мышкой, она села на стул, посмотрела в зал невидящими глазами, вскинула смычок, на мгновение замерла, словно обдумывая что-то, и тишину зала прорезали первые торжественные ноты «Маленькой ночной серенады». Яркие и уверенные, они тут же были подхвачены оркестром, а Моцарт, галантно поклонившись Ольге, протянул руку, в которую она кокетливо вложила свою.

Они танцевали старинный менуэт: поклоны, грациозные жесты, плавные приседания, легкие прикосновения, выразительные взгляды. Блистательный Моцарт, воздушная Констанца, чарующие звуки музыки – это было гораздо более эротично, чем самая откровенная постельная сцена.

Танец закончился, и зал взорвался аплодисментами. Пока счастливые исполнители кланялись, кровать снова заменили на стол.

На сцене все в том же черном костюме появился Сальери.

– Что ты сегодня пасмурен? – спросил он.

– Я? Нет! – отозвался Моцарт, подходя к столу и отодвигая стул.

И это не соответствовало действительности. За короткое время, прошедшее после танца, он изменился до неузнаваемости. Это был все тот же актер, и одежда на нем осталась та же. Но благодаря игре света он уже не сиял. Поблекло, потускнело золотое шитье, попрятались солнечные зайчики. Лицо Моцарта утратило свежесть, сделалось серым, под глазами залегли тени.

С болезненной горячностью он стал рассказывать о незнакомце, заказавшем ему «Реквием», делиться с Сальери своими страхами.

Тот, успокаивая его, сказал:

И, полно! что за страх ребячий?Рассей пустую думу. БомаршеГоваривал мне: «Слушай, брат Сальери,Как мысли черные к тебе придут,Откупори шампанского бутылкуИль перечти «Женитьбу Фигаро».

Тут боковая дверь с шумом распахнулась, прожектор метнулся и высветил фигуру Фигаро. Белая широченная рубашка с рюшами, расстегнутая на груди, черные штаны до колен, распущенные вьющиеся волосы – и Моцарт, и Сальери мгновенно были позабыты, все внимание сосредоточилось на нем. Заиграла музыка, и Фигаро, идя по проходу, запел: