Sindroma unicuma. Finalizi
Шрифт:
Проворочавшись впустую с боку на бок, я кое-как заснула - измученная и на смятой простынке.
И во сне появилась луна. Она повисла над лесом большим тяжелым кругом, освещая поляны и низины, и от деревьев протянулись длинные тени, уходящие частоколом вдаль.
Ни дуновения ветра, ни вскрика птицы. Тишина. Воздух пропитался ожиданием.
В крови забурлило предвкушение, натягивая нервы звенящими струнами. Пульс участился, невидимые барабаны забили, горяча сердце.
И я побежала. Вернее, та, что поселилась в моем сознании, сорвалась стрелой, выпущенной из лука. Или понеслись мы обе.
Хозяин не отставал. Он подгонял, раззадоривая. Самка чувствовала загривком его присутствие, и жар накатывал волнами по телу, приподымая волоски.
Гон будоражил и волновал. Сильный самец звал свою пару, оглашая ревом окрестности. И самка - запыхавшаяся, разгоряченная - остановила бег, повернув назад.
В просвете вековых деревьев мелькнула фигура хозяина. Он был великолепен. Могуч, широкоплеч и наг, как и я. Мышцы играли под его загорелой кожей, блестящей от пота.
Хозяин обходил сзади, ступая бесшумно. Воздух накалился при его приближении, что уж говорить обо мне?
Преследователь очутился в шаге, за спиной, и от него исходили волны невиданной силы, сгибающие волю. Не удержавшись, самка упала на колени и склонила голову. Горячее прикосновение прошлось по позвоночнику снизу вверх, вызвав её дрожь и урчание. Это не я, это мое сознание плавилось и таяло, став мягким как воск.
Меня схватили за волосы и оттянули назад. О да, мой господин!
– выгнулась покорно, пока хозяин ощупывал то, что отныне принадлежало ему. Он был доволен трофеем. Он заслужил.
Шум нарастал в ушах, сердце вторило невидимым барабанам, споря с ними по громкости, кожа пылала, умоляя о прикосновении. Избавь от пытки. Облегчи муки.
Самке разрешили взглянуть на своего повелителя перед тем, как тела сольются под луной. Перед ней мелькнули глаза - вертикальные полоски в янтаре.
Хозяин замер и... вдруг оттолкнул, отшвырнул от себя. Брезгливо? Испуганно? Изумленно?
Господин, в чем моя вина?
– поползла за ним.
– Прости, господин, я буду послушной.
Меня трясло, даже зубы стучали. Ужасный колотун.
Хочу туда, в лес. Хочу к нему.
Его рев до сих пор отдавался в ушах.
Прижаться к земле и ползти, ползти. На коленях, к своему повелителю.
Признать. Отдаться на его волю, на его милость.
Выбравшись из постели, я поплелась, держась за стену. Голова кружилась от духоты.
В пищеблоке выхлестала чайник воды и столько же выдула из-под крана.
Помогло ровно на три шага.
Тесно в пижаме. Жарко.
Иду вдоль стеночки. Карабкаюсь.
Царапаю дверь. Тихо, как мышка. Ведь он слышит. Он не спит, верно?
Скрипнули петли. Он сонно щурится в полоске света от коридорной лампочки. Неужели дрых?
– Эва?
Толкаю его внутрь, и захожу, закрывая дверь. Темно, но мне прекрасно видно. Комната поболе моей и выглядит прилично: обои, мебель, палас на полу, шторы. Это всё мельком, потому что не основное.
Я наступаю, он отходит.
– Эва, с тобой всё в порядке? Выглядишь неважно. По-моему, горишь. У тебя температура? И глаза странные. Похоже на инфекцию. Так и знал, не нужно было гулять на морозе.
Толкаю его на кровать и прыгаю, устраиваясь сверху. Трусь и мурлычу.
– Мда... у меня инфекция... Хочешь полечить?
– не узнаю свой голос, с хрипотцой и грудными нотами.
– А... как же соседи?
– его голос напряжен и срывается, а руки жадно шарят по телу.
Прикусываю мочку. Хороший мальчик. Оперативно протер глазки и настроился на общение.
– Какие соседи?
– срываю пижаму и прижимаюсь к освежающему, к холодному, к ледяному. Дрожь проходит по моему телу.
– В конце концов, для этого есть руки, - намурлыкиваю на ухо.
– Зажмешь рот, если стану громко шуметь.