Sindroma unicuma. Finalizi
Шрифт:
Ах, если бы он ответил на повышенных тонах! Я сгорала от желания всласть поругаться и устроить скандал.
Но парень не дал повода прицепиться.
– Конечно, ты самостоятельная девушка, - признал тоном, каким обычно уговаривают буйно помешанных, и оттого раздраконил меня еще сильнее.
– С чего ты взял?
– ухватилась за его слова, противореча своим же, ранее сказанным.
– Я - овца. Куда
Обвиняющая тирада вот-вот разразилась бы, но её прервало появление запыхавшейся Аффы.
– Эва... Штусс приехал... Твой начальник в архиве.
Приехал! Дядя Радика вернулся!
Схватив сумку, я бросилась к крыльцу без оглядки, и, удаляясь, услышала, как девушка сказала Мэлу:
– Не препятствуй. Это её разговор.
__________________________________
ovumo *, овумо (перевод с новолат.) - яйцо
defensor * , дефенсор (перевод с новолат.) - защитник
21. Полнолуние
Из-за перенесенной слабости свет гигаваттных ламп в подвальном коридоре обжигал сетчатку глаз, ставшую ранимой, и заставлял подслеповато щуриться.
Швабель Иоганнович действительно приехал. Он занял стул у перегородки, лицом к двери, и, положив ладони на колени, замер в позе человека, присевшего "на удачную дорожку" перед тем, как подняться и уйти.
Архив пустовал не только из-за отсутствия студентов, но и из-за оголившихся углов помещения при входе. У правой стены выстроился жалкий ряд разномастных горшков с заморенными растениями, похожими на омертвелые кустики мыльнянки, спасенные мной из оранжереи Ромашевичевского. Кстати, где мыльнянка? Куда подевалось флористическое великолепие? Лианы исчезли с потолка, роскошные кусты пропали, кактусы - и те понурились, сморщившись. Нечему цвести, зеленеть, благоухать.
Теперь в архиве стало просторнее, пустого пространства больше, отчего шаги отражались эхом от стен.
– Что случилось?
– поинтересовалась я, усевшись рядом с мужчиной и оглядываясь по сторонам. Без тропических джунглей помещение, выкрашенное привычной голубой краской, смотрелось неуютно и уныло.
– Не знаю, - растерянно пожал плечами Штусс.
– Такое разорение... Не пойму. Евстигнева Ромельевна взяла под личный контроль поливку и освещение в рабочее время. И раньше растения переживали выходные без ущерба. А тут... на третий день после отъезда начался повальный мор. Василисе Трофимовне досталась канитель с уборкой. Говорит, на глазах гнили и засыхали. Наверное, эпидемия.
Вскочив, я подошла к уцелевшим беднягам в горшках. Так и есть, выжили те растения, которые в естественных условиях были крайне непритязательны в уходе, но и они сейчас выглядели плачевно.
– Может, забыли и не поливали?
– выдвинула гипотезу.
– Как можно?
– возмутился наветом мужчина, и его усы встопорщились.
– Не сомневаюсь в порядочности Евстигневы Ромельевны. Она организовала достойный уход. Но вот как-то... неожиданно получилось...
– развел он руками.
Получилось. Наверное, растения скорбели вместе с хозяином о его утрате. А чему удивляться? Согласно исследованиям ученых представители флоры тоже умеют чувствовать и выражать эмоции.
– Как вы?
– спросила я, снова сев рядом с архивариусом.
– Как... Радик? Как его мама?
– Отвез, - сказал сипло начальник.
– Туда, где он появился на свет... Эва Карловна, если пожелаете работать в архиве, могу дать рекомендации администрации института. Вы справитесь с должностью старшего помощника архивариуса.
Я невесело рассмеялась, и Штусс посмотрел на меня с удивлением.
– Это хорошая прибавка к жалованью, - заверил он.
– Пятнадцать висоров еженедельно.
Ужасно много, - отвернулась я. Шестьдесят висоров в месяц. Полуголодное существование.
– Хочу быть архивариусом высшей категории, - пожелала шутливо.
– Сколько платят?
– Сто висоров еженедельно.
Неплохо. Есть к чему стремиться по карьерной лестнице.
– Дело в том, что я оставляю это место. Уезжаю, домой. Так сказать, в родные пенаты, - выдал Штусс.
Некоторое время я осознавала сказанное.
– Как? Куда? Почему?
– полилось из меня бессвязно.
– Здесь мне нечего делать... Теперь незачем, - плечи мужчины поникли.
– А архив? Ведь документы... Что станет с ними? В них ваша жизнь!
И это было правдой. Швабель Иоганнович пропадал в архиве с утра до вечера и даже по субботам приходил в институт, чтобы лишний раз навести глянец на полках. Он жил работой. Ну, и еще племянником.
– Незаменимых нет, - вздохнул Штусс, и я поняла, что он принял решение. Бесповоротно.